"Богумил Грабал. Слишком шумное одиночество" - читать интересную книгу автора

"Госпожа Бовари - это я". Могут ли детские впечатления от общения с
родителями, воспроизведенные на бумаге писателем, разменявшим уже шестой
десяток, к тому же излагаемые от лица матери, считаться документальным
свидетельством? Безусловно да, но надо помнить, что на таком временном
расстоянии любые свидетельства начинают граничить с мифом. Действительные же
документы гласят, что мать Богумила Грабала, Мария Килианова, счетовод из
маленького городка под Брно, родившая в двадцать лет внебрачного сына, вышла
через два года после того замуж. Ее супруг, двадцатисемилетний бухгалтер
пивоваренного завода Франтишек Грабал, усыновил мальчика и дал ему свою
фамилию. Тем не менее почти кафковский мотив покинутости, незащищенности и
одиночества присутствует во многих произведениях Богумила Грабала.
Уже к самим фактам личного жизненного опыта Грабал подходил как
художник, пытаясь "создавать" свою биографию, творить, по его выражению,
собственную "искусственную судьбу". В одном из интервью писатель сказал: "Вы
спрашиваете меня о моей легендарной "теории искусственной судьбы"? Она тесно
связана с годами моего ученичества. Карел Чапек когда-то написал, что
прозаик становится писателем к сорока годам. Это правда. До тех пор тот,
кого интересует не столько жизнь, сколько ее отображение, вынужден помещать
сам себя в ситуации, которые идут вразрез с его мыслями, которые ему, так
сказать, против шерсти и которые превышают его силы... Я сам, будучи
неуверенным в себе человеком, обязан был предоставлять людям гарантии в
завтрашнем дне (в течение года Грабал служил страховым агентом - А.К.);
я,
который любил бесконечные прогулки у воды и закаты солнца, работал четыре
года на металлургическом заводе в Кладно; я, который не выносил театра и
актеров, был четыре года рабочим сцены, и так далее. И все-таки я смог
выжить в этом чуждом мне окружении, и в итоге я полюбил людей, с которыми
работал, и увидел главное: что они там, внизу, такие же робкие, как и я, и
эта робость является своеобразным "поясом целомудрия", скрывающим их милую и
добрую сущность, но только они стыдятся этого, ибо доброта и взаимная
вежливость в мире уже вроде как выветрились. С помощью моих "искусственных
судеб" я научился понимать других, смотреть вокруг себя, а потом и внутрь
себя - и там в итоге находить такой вымысел, который сообщает о реальности
куда больше, чем повседневная банальная действительность, как говаривал
Феллини..."
Многие герои произведений Грабала имеют прототипов в семье писателя или
в кругу его друзей. Окружение, особенно на начальном этапе творчества,
оказывало большое влияние на формирование стиля прозаика, на выбор им тем и
на манеру его повествования. Примером может служить "соавторство" молодого
писателя и его дяди Пепина. С братом своего отчима Йозефом Грабал
познакомился еще мальчиком в Нимбурке, куда тот приехал погостить на
несколько дней, но остался навсегда. Тогда и завязалась их дружба. Позже,
когда писатель жил уже в Праге, дядя Пепин приезжал к нему из Нимбурка и при
встречах диктовал племяннику свои истории. Позднее Грабал вспоминал: "Семь
раз записывали мы эти "протоколы", и в конце концов мне стал нравиться поток
фраз, сами истории я уже несколько раз слышал от него и дома, и в компании
на берегу Лабы, и у соседей, но, несмотря на это, я, как правоверный хасид,
изображал на лице удивление и изумление, которые только подливали масла в
огонь затухающего повествования; я даже приносил ему пиво с ромом, чтобы он
говорил еще и еще, до изнеможения, и только теперь, благодаря записям, я