"Богумил Грабал. Прекрасные мгновения печали" - читать интересную книгу автора

подскочил на стуле, потому что под кроватью рычали друг на друга дядюшка
Пепин и кот Целестин, а потом они начали сражаться и (дядюшка головой, а
Целда спиной) биться о доски, которые держали пружинный матрац, и так все
повторялось много раз: крики дядюшки, шум борьбы, удары головой и спиной о
доски... Потом наступила тишина, и дядюшка Пепин, будто спускаясь по лежащей
на земле лестнице, вылез к нам, весь покрытый пылью, но с зажатым в руке
поросячьим хвостом, которым он потрясал, восклицая:
Австрийский солдат непобедим!
И он уселся у буфета, вгрызаясь в поросячий хвост, он высасывал из него
сок, смешанный с пылью, и искоса поглядывал на мясо, а из-под кровати
выбрался кот Целестин, вбежал в комнату, где я делал домашнее задание по
прилежанию, и слегка куснул меня за щиколотку одной из ног, скрещенных под
столом, на котором лежала тетрадь.
И тут из кухни донесся третий удар: жилы поросячьего хвоста не
выдержали, и дядюшка Пепин врезался головой в буфет.
"ШЕСТИКЛАССНИЦА"

Самыми большими детьми в нашем городке были взрослые, а среди взрослых
были такие, которые разыгрывали представления. Чуть ли не все они ходили к
нам в пивоварню: когда забивали свиней, когда был сезон охоты на куропаток и
зайцев, а главное, когда наступала пора генеральных репетиций. Каждые два
месяца они радовали нас новой пьесой, которую вначале несколько вечеров
кряду читали у нас дома, при этом они пили пиво, ели толстые ломти хлеба,
намазанные смальцем, и произносили вслух то, что собирались исполнять на
сцене. Потом они ездили в Прагу - посмотреть, как эту пьесу ставят там. А
потом приходила прекрасная пора репетиций на сцене. Матушка поила коз и
задавала корм поросятам, при этом она уже задолго до репетиции облачалась в
свой синий костюм и наконец, зажав роль под мышкой, иногда пешком, а иногда
на велосипеде отправлялась в город. Но это уже была не матушка, а дама,
которая будет играть в очередном спектакле. Когда ставили "Периферию",
матушка изъяснялась с пражским выговором и так вульгарно, что папаша даже
заглядывал в роль - есть ли там такое. Когда же она играла женщину с моря,
то настолько входила в образ, что и с папашей разговаривала раздраженным
тоном, а когда Нору - то вначале была с ним обходительна и готова услужить
ему во всем, но затем, по мере того как характер ее героини менялся,
принималась грозить ему разводом и твердить, что бросит его, и папаша
успокаивался, только прочтя в книге, что такова ее роль в последнем
действии, и поняв, что на самом деле матушка ни о чем таком и не помышляет.
И все же отец пугался, потому что матушка изображала все еще натуральнее,
чем бывает в жизни, она так искренне уверяла, что уйдет от него и начнет все
заново...
Отцу нравилось, когда матушка играла Дездемону. К последнему действию
он совершенно перевоплощался в Отелло и очень жалел, что не может сам
сыграть заглавную роль. Поэтому он репетировал с матушкой по крайней мере
это последнее действие, и я видел: отец настолько вживался в роль и с такой
самоотдачей и удовольствием играл все сцены ревности, что однажды повалил
матушку на пол и стал орать на нее, держа одной рукой книжку, а другой
сжимая бедняжку так, что у нее заболела рука, и она крикнула отцу, мол,
отпусти меня, и обозвала его грубияном. А папаша защищался, говоря, что так
написано в книжке, и хотел еще порепетировать с матушкой самый финал, но она