"Богумил Грабал. Жизнь без смокинга" - читать интересную книгу автора

предвкушаю это мое первое пиво. Потому я не сразу адаптируюсь к этой
деспотически шумной пивной, не сразу настраиваюсь на такое количество
посетителей и разных речей: каждый хочет, чтобы то, что он произносит, было
услышано; каждый в этой пивной думает - то, что он как раз произносит,
заслуживает исключительного внимания, оттого-то он громко выпаливает свою
банальную реплику; я гляжу на этих крикунов - и после второго пива тоже
считаю то, что я говорю, страшно важным и тоже выкрикиваю нечто в тщеславной
уверенности, что это должен услышать не только мой стол, но и весь мир. Так
я сижу, нервно поигрывая картонными подставками под пивные кружки, я набираю
их штук по десять и тасую, как колоду карт, потом высыпаю их на стол,
отхлебываю пиво - и тут же опять принимаюсь играть с подставками и счетом.
Вот я и на месте; я не один, но в разговоры окружающих не вмешиваюсь, а
только слушаю. Сколько десятков тысяч бесед я таким образом провел, сколько
десятков тысяч людей прошло передо мной в этих моих пивных, скольких я,
должно быть, задел своим не то чтобы разговором, но диалогом, который иногда
кончался самой настоящей лекцией, причем обычно не моей, а чьей-то еще,
когда мы все затихали и слушали истории, излагаемые так, что они были не
просто пьяной болтовней, а, как это со знанием дела назвал Эман Фринта,
рассказами из пивной. Пан Руис, виолончелист из "Квартета Дворжака", как раз
закончил повествовать об их последнем концерте в Билине, хмуром и
обшарпанном городке, ветшающем от непогоды и небрежения властей, по
центральной площади которого слонялось без дела несколько пьяниц-цыган, но
вечером в ратуше собралась прилично одетая публика, и Билина преобразилась:
благодарные слушатели были тронуты. Мои соседи по столу толковали о грибах,
о рыжиках; я все ждал, когда же они наконец скажут самое главное, но
самого-то главного о рыжиках никто не говорил, поэтому я извинился и
произнес... Рыжик, господа, - гриб мистический, он такого прекрасного
рыжеватого оттенка, а зеленоватые концентрические окружности на его шляпке
как раз и выражают мистический смысл этого гриба, потому что эти зеленоватые
уменьшающиеся круги венчает точеный зеленый пупырышек - средоточие всех
этих уменьшающихся зеленых концентрических окружностей, и эта точка посреди
шляпки рыжика есть центр познания, это то же самое, на что смотрят
буддийские жрецы, созерцая собственный пуп; при этом они как будто
возвращаются по пуповине назад, во чрево нашей праматери, первой женщины с
гладким животом, откуда взял начало род человеческий. Все это, господа,
говорю я, можно прочесть по концентрическим зеленым окружностям рыжего
рыжика, которые заключают в себе главный символический смысл человеческого
прошлого и настоящего... Но вы, господа, любите поесть, так я расскажу вам
один рецепт, как испанские лесорубы готовят рыжики. Слой колбасы, сверху
слой рыжиков, потом нарезанный перец, потом слой сала, потом помидоры, потом
опять слой колбасы и рыжиков, и так слой за слоем, а сверху опять колбаса;
все это запекается на костре, а когда блюдо готово, его можно еще посыпать
тертым сыром... И я выкрикивал это свое послание, чтобы, с одной стороны,
меня было хоть как-то слышно, а с другой - мне казалось, что меня должно
быть слышно не только в Праге, но и во всей стране, во всей Европе; потому
я, бывает, и кричу как оглашенный, что думаю, будто таящееся во мне
принадлежит всем... а пан Руис рассказывал, как "Квартет Дворжака" исполнял
в Швеции сплошь чешскую музыку, а именно сам квартет Дворжака, который он
написал, когда у него умерли дети, а под конец - "Из моей жизни"... и тут
вдруг раздались рыдания и плач, все стали оборачиваться, а после концерта