"Даниил Гранин. Неизвестный человек (Повесть)" - читать интересную книгу автора

тома, что пылятся во тьме шкафов. Списаны по акту, неосуществленные,
отмененные, не вошедшие, ныне ни на что не годные... А собственно, почему он
не решился тогда, после школы? Отец не разрешал? Тетка отговаривала?..
- Тут все средства хороши, - сказал Усанков. - Дело-то правое. Грех не
воспользоваться случаем.
Замок приближался, наверху багровый, внизу серого гранита, насупленно-
неприступный. Мостовая, выложенная диабазом, глянцевито блестела. Черный
этот поток вытекал из мглы ворот, спускался к памятнику.
Неужели жизнь разыграна неудачно, думал Сергей Игнатьевич, и теперь все
поздно, поздно даже чувствовать себя несчастливым. Не те годы... Ошибка была
в дебюте. Надо было жертвовать, рисковать. Ходы сделаны. Обратно ходы не
берут. Он попробовал улыбнуться, растянул губы, но внутрь улыбка не
проникла, примирение не состоялось.
Печаль мягко прильнула к нему, и он не отталкивал, не собираясь
возвращаться к хитросплетениям Усанкова, его расчетам и комбинациям.
Словно щель приоткрылась и он увидел зеленую долину, куда он побоялся
спуститься: холмы, за ними море... Ничего уже не изменить в своей жизни, и
надо доживать... А так ли это - вдруг прозвучало строптиво. Откуда
прозвучало, что означал этот вопрос?
Надо было свернуть влево, на Садовую. Ильин машинально кинул взгляд на
боковое зеркало, и то, что он увидел, заставило его затормозить. Три
человека, один за другим, пересекая его дорогу, направлялись к замку. На
головах у них были треуголки, зеленые длинные мундиры блестели золотыми
пуговицами, широкие, песочного цвета отвороты и обшлага, лакированные
башмаки отбивали шаг по мостовой. Трое гуськом прошагали перед самой
машиной, не обращая на нее внимания, глядя вперед. Под треуголками болтались
белые косички париков. Шпаги торчали между фалдами мундира. Ильин остановил
машину, замер, любуясь ими, так романтично и прекрасно было появление их в
этом месте, в эту минуту, как будто он приготовил сюрприз для Усанкова.
- Смотри, смотри, - Усанков толкнул его в бок. - Как идут!
- Это павловские офицеры.
Были видны их молодые, сосредоточенно-отрешенные лица. Последним шел
бледный, худенький, совсем юный офицер, тонкая шея его болталась в слишком
просторном алом воротнике, он шагал, чуть поотстав, озабоченный, хмурый,
держа руку на эфесе шпаги. Что-то примечательное показалось Сергею
Игнатьевичу в изгибе его крепко сжатых губ, в том, как бодливо он наклонял
голову, так что треуголка наползла ему на глаза. Не оглядываясь, прошагали
они прямо в распахнутый темнеющий проем ворот. Нитяные чулки их были
забрызганы грязью, кроме того, Ильин запоздало отметил некоторую
обтрепанность их мундиров и косо стоптанные каблуки у замыкающего.
- Киносъемка, - определил Усанков.
Насчет киносъемки Ильину тоже пришло в голову, когда же это произнес
Усанков, показалось странным, почему кругом не было ни души, ни машин, ни
аппаратуры. В глубине подворотни не произошло никакого движения.
Ильин подъехал к воротам, поставил машину на тормоз, предложил пойти
посмотреть. Усанков отвалился на сиденье, зевнул.
- Сходи сам, если что интересное, позови.
Пройдя глубокую подворотню, где среди мраморных колонн слабо горели
лампочки, Ильин остановился перед замкнутым светлым многоугольником двора.
Ему всегда нравилось это геометрически правильное пространство, такое