"Даниил Гранин. Пленные (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

"хальт". Они послушно останавливались, лейтенант ждал нас, сунув руки в
карманы. Щека его побелела. Я хотел было сказать ему об этом, но
разговаривать на морозе было больно. Завыла мина. Немцы бросились в снег.
Я остался стоять, только сжался весь. Я чувствовал, что если лягу, то уже
не поднимусь. И Максимов остался стоять. Мы стояли и смотрели друг на
друга. Мина рванула метрах в ста. Снежная пыль и мерзлые комья земли.
За контрольным пунктом полегчало, стали попадаться встречные машины. Мы
перекинули винтовки через плечо, и я сунул руки в карманы.
На фронте было шумно, а в городе совсем тихо, и чем дальше, тем тише.
Мы забирались в скрипучую тишину. Солнце горело на стеклах. Мы шли посреди
мостовой, потому что панели были завалены снегом и щебнем.
Подул ветер. Он продувал насквозь. От слабости мы были такими легкими,
что казалось, ветер этот может унести и покатить нас по проспекту. Я взял
Максимова за хлястик.
- Ты чего? - спросил он, а потом понял, потому что сам был такой же
легкий и его тоже могло унести.
- Зайдем, - сказал он, и мы зашли передохнуть в трамвай. Он стоял,
занесенный снегом, с открытой дверью. Мы вошли и сели на скамейки.
- Зетцен зи, - сказал я, и немцы сели с нами. Напротив нас сидел
замерзший старик. Каракулевый воротник его шубы был поднят. Наверное, тоже
когда-то зашел сюда укрыться от ветра.
- Да, мы попались, капут, - сказал ефрейтор.
Лейтенант, не отводя завороженных глаз от старика, поднял воротник.
- O, main Gott! [О, мой бог! (нем.)] Ты дурак. Мы не могли попасться,
всюду заминировано. А мы даже не ранены. - Лейтенант кивнул на старика. -
So das geht es nicht [так не бывает (нем.)].
Это была "девятка". Каждое утро я садился на "девятку" и ехал в
институт. У Флюгова подсаживались наши ребята из общежития. В вагоне
становилось тесно и жарко. А в детстве мы ездили с матерью в
Лесотехническую академию к отцу. Он учился там на курсах лесников. Мы
ехали на "девятке". Всю дорогу я смотрел в окно... Я открыл глаза и увидел
замерзшего старика. Я закрыл глаза и увидел белый корпус института среди
сосен.
Как бы далеко в прошлое я ни уезжал на этом трамвае, он все равно
привозил меня сюда, в эту зиму. Никак я не мог спрыгнуть на ходу и
остаться там, в парке.
Лейтенант покосился на меня и сказал громко:
- Ничего, Рихард, я проснусь, и окажется, что я ледку у Прандборта на
диване.
Ефрейтор смотрел на него со страхом.
- А я? - тупо спросил он.
- А ты тоже пьяный, как свинья, валяешься в коридоре.
Он говорил это уверенно и серьезно, обращаясь больше ко мне. Ефрейтор
пытался улыбаться, но в его выпученных глазах белел страх. Он ничего не
понимал. Вдруг я заметил у лейтенанта странную маленькую улыбку, словно он
догадался, о чем я думаю, подслушал. Это была уличающая улыбка, тайный
знак соумышленника.
Я стиснул винтовку.
- Ах ты подлец, - сказал я, - не надейся, ничего у тебя не получится!
- О чем речь? - спросил Максимов.