"Даниил Гранин. Чужой дневник (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

Даниил Гранин.

Чужой дневник


-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Наш комбат". М., "Правда", 1989.
OCR spellcheck by HarryFan, 6 December 2001
-----------------------------------------------------------------------



Летом 1982 года дела привели меня на несколько дней в Пензу. Жил я там
в гостинице на берегу Суры. Однажды, под вечер, понадобилось мне разменять
деньги для телефона-автомата. Спустился я к газетному киоску. Приличия
ради решил купить какой-нибудь журнал. Почему-то я выбрал "Смену", которую
никогда не читаю. И выбрал именно этот номер. Повезло. Ничего не
выигрываю, ни в спортлото, ни по займам. Счастливый случай меня обходит.
Все достается с трудом. А тут повезло, и крупно: вечером, когда стал
перелистывать журнал, нашел в нем "Европейский дневник" Паустовского. В
дневнике - про меня. Старые записи о нашем давнем путешествии вокруг
Европы на теплоходе. Оказывается, Паустовский всю дорогу вел записи,
краткие, сжатые до предела: обозначения событий, упоминания о разговорах,
почти не расшифрованные. Спустя четверть века Галина Арбузова опубликовала
их. Даже сквозь эти - наспех сделанные, рабочие, чисто служебные, для себя
- записи рука художника, его глаз, его стиль ощущаются. Что отделанная
повесть, что черновик - оба пишутся одним и тем же почерком. Здесь почерк,
может, даже проступает лучше, натуральнее:
"На улице, на парапете, где растет какое-то сочное зеленое растение с
большими волнистыми лапами, как у портулака. Оранжад. Жара. Значки рабочим
и мороженщику. "Иса крем!" Полицейский выпрашивал у мороженщика значок".
"По склонам Этны бьют фонтаны дымков. Апельсиновые сады. Невероятная
голубизна, отвесный берег в плюще, крепости - ноздреватые, старинные,
губки в воде. Дельфины".
Много записей - односложных, малопонятных и вовсе не понятных
постороннему читателю. Для меня же они как нажатые кнопки - вспыхивают,
освещаются полузабытые сцены, картины, краски. Что-то всплывает, не сразу,
из глубины памяти, а что-то и не может уже всплыть, отзывается каким-то
слабым колыханием, а всплыть не может.
Чужой дневник. В нем все чуть иначе. Краски чересчур яркие, тени гуще,
свет падает слишком красиво. В Стамбуле Паустовский увидел джип с
полицейскими, у меня же остались - дивной красоты турчанки. Нигде не
встречал столько красивых женщин, как в Стамбуле.
Собственные воспоминания о той поездке задвигались, ожили. Они обретали
новое измерение. Через Паустовского я узнавал себя, он записывал меня, что
я делал, что я говорил. Я сравнивал его записи и свои воспоминания,
разницу нашего видения, вкусов и влечений.
Я видел себя самого, в молочного цвета туфлях, которые мне одолжил
Серега Орлов, и самого Серегу с рыжими лохмами, и Расула, черноволосого и
почти стройного, изумленного... Я разглядывал свои воспоминания, как