"Даниил Гранин. Питерские сантименты" - читать интересную книгу автора

"...Улица Пестеля, бывшая Пантелеймоновская", - как спрашивали ее еще
не привыкшие к переименованиям питерцы, замкнутая двумя церквями, в начале
Пантелеймоновской и в конце Спасо-Преображенским собором.
Магазин братьев Чешуриных - молочный магазин, выложенный белым кафелем,
там в деревянных кадках стояла сметана разных сортов, творог, молоко в
бидонах, масла, сыры. Сами братья, нэпманы, орудовали в белых фартуках с
черными блестящими нарукавниками. А на углу Литейного, там, где теперь
кондитерская, была тоже кондитерская "Лондрин", уж не помню частная или же
кооперативная. В конце улицы, у Соляного, была булочная Филипповых. Утром я
бежал туда за горячими булками, мать посылала меня. Был еще какой-то магазин
"Лора". Шли по Литейному трамваи с колбасой - резиновым шлангом на задней
стенке (для пневматики, что ли?). Мы за него цеплялись и ехали бесплатно.
"Колбасники", - кричали нам кондукторы. Ворота на ночь запирались, парадные
тоже, дежурные дворники сидели у ворот, а поздно ночью уходили в свои
дворницкие. У нас дворницкая была в подворотне, на звонок открывали, и отец
давал за это двугривенный; помню, один раз у него мелочи не было и он дал
дворнику бумажку, то ли рубль, то ли червонец, и стал извиняться перед ним.
В нашем доме была часовая мастерская. За большим витринным стеклом
сидели часовщики, вставив лупы в глаза. Лысоватые их головы, всегда
склоненные над рассыпанными шестеренками, и рядом в портняжной всегда
склоненные женщины над швейными машинами. Плиссе, гофре, закрутка...
На углу Моховой был закрытый распределитель "Красная звезда", были
магазины ЛСПО, ЭРК, к магазинам прикреплялись, на заборной книжке ставился
штамп магазина, и только там можно было отовариваться. Все это были слова
тех лет, не собранные ни в один словарь.
В нашем доме доживали "бывшие". Наверху жила баронесса Шталь, ниже граф
Татищев, ныне управдом. Когда его называли бывшим графом, он обижался:
граф - это не должность, говорил он, а порода. Не может быть бывший
доберман-пинчер. Он, кажется, был хорошим управдомом, он все знал, все
подвалы, водопровод, чердаки. Население было самое смешанное. Поселился
веселый курчавый парень из ЧК, звали его Илья, жил директор фабрики
чернильных приборов, жили две работницы папиросной фабрики. В большие
квартиры подселяли и подселяли заводских. Квартиры становились
коммунальными, шумными, но сохранился еще старый уклад домовой жизни. По
черной лестнице дворники таскали дрова вязанками. Платили с вязанки. По
черному ходу выносили помойные ведра, ходили на чердак вешать белье, по
черному в квартиры приходили цыганки гадать, появились печники, трубочисты,
прачки... Да, ведь были прачки, одна жила у нас в доме, была во дворе
прачечная, где мать стирала, а иногда отдавала прачке. Во дворе выбивали
ковры, кололи дрова, обойщики потрошили матрацы. Собирались
квартуполномоченные. Во двор приходили шарманщики, певцы, цыгане, скрипачи,
а то и целые ансамбли - трио, квартеты. Жильцы высовывались в окна, слушали
представление, кидали завернутые в бумажку монеты. Мы бегали, подбирали,
отдавали музыкантам. Какой-нибудь пятак завалится за поленницу, с окна
бросивший кричит, показывает, мы носимся, кто скорей найдет. Двор был
сложный организм со своими страстями и правилами. Двор имел своих лидеров,
свои компании. У нас была главой дворничиха Шура с сыном Степой, дочерью
Аськой и множеством быстро сменяющихся мужей.
Все больше было велосипедистов, по улице ехали конные милиционеры в
белых гимнастерках, а зимой с башлыками. Ехали похоронные дроги белые, но