"Иван Гребенюк. На далеких рубежах (про войну)" - читать интересную книгу автора

Они вошли в кабинет. Под фуражкой штурмана была скрыта, как оказалось,
роскошная, соломенного цвета, шевелюра; широкий лоб, острый подбородок,
небольшие подвижные руки и красноватые, воспаленные веки довершали портрет.
- Прошу, товарищ майор, - любезно указал штурман на стул.
Поддубный сел.
- Итак, какое впечатление произвела на вас Кизыл-Кала? - спросил он,
подкладывая под локти чистый лист бумаги, чтобы не пачкать рукава.
- Контраст ощущается, ведь я приехал сюда прямо с севера.
- Так, так, ощущается, говорите? Да, кстати. Белого кителя, должно
быть, нет? Надо приобрести, иначе у вас все косточки перепреют...
На этом закончилась вступительная беседа. Началась официальная. Штурман
раскрыл журнал, проверил авторучку и начал задавать вопросы: откуда майор
родом, кто его родители, какое семейное положение, где учился до академии,
на какой должности, сколько времени работал, какой имеет налет на "миге" в
простых и сложных метеорологических условиях, днем и ночью. Все интересовало
временного заместителя, и он добросовестно записывал. На листке так и
значилось: "Моя беседа с майором Поддубным Иваном Васильевичем, помощником
командира полка по огневой и тактической подготовке".
Вопросы были вполне естественные. Каждый начальник, будь он постоянный
или временный, должен досконально знать подчиненного. Но для чего все
записывать?
Майор Гришин словно прочитал этот вопрос в мыслях Поддубного:
- Пусть вас, товарищ майор, не удивляет то, что я записываю нашу
беседу. Мы с вами, можно сказать, равны в чинах. Оба понимаем, что к чему,
оба начальники. Следовательно, будем откровенны: хорошо, если все с вами
обойдется благополучно. А если нет? Ну, скажем, случиться что-нибудь в
полете. Тогда у командования полка обязательно спросят: "А хорошо ли вы
знали нового человека?" Допустим, мы скажем "хорошо". "А беседовали вы с ним
по душам?" Допустим, что мы ответим утвердительно. Вы думаете, что так и
поверят на слово? Ошибаетесь! Глубоко ошибаетесь, Иван Васильевич! В выводах
запишут черным по белому: "Командование полка подчиненных не изучает и не
знает, индивидуальной работы не проводит". А вот с этим документом, -
штурман ткнул пальцем в журнал, - комар носу не подточит...
"Фу, чепуха какая!" - Поддубного всего передернуло.
- Я действительно подумал, - признался он, - для чего собственно,
все это записывать? Вы объяснили. Но доводы ваши неубедительны. Создается
впечатление, будто вы... простите на слове, заранее умываете руки. Вообще
это бумагомарание...
Штурман жестом остановил собеседника:
- Вы хотите сказать, что в этом нет никакого смысла? Допустим, вы
правы. Допустим. Но, к сожалению, находятся люди, которые больше верят
бумаге, чем живому слову. - Штурман поспешно открыл ящик стола и вынул
объемистую кипу бумаг. - Вы думаете, товарищ майор, что вот эти сведения,
заметки, планы имеют какое-то значение? Вы думаете, что они хоть в какой-то
мере содействуют повышению боевой готовности полка? Ничуть не бывало! И все
же я сижу над этими бумагами, пишу их, сохраняю, ибо... вынужден делать это.
- Я не знаю, - сказал Поддубный после некоторого молчания, - что это
за сведения, нужны ли они или не нужны. Есть бумаги, без которых невозможно
планомерно вести летную подготовку, это факт. Но факт и то, что полк, как
мне сказали в штабе соединения, не выполняет планов боевой подготовки.