"Г.Грин. Десятый" - читать интересную книгу автора

- Естественно, мсье Шавель.
С безразличием отчаяния он сказал:
- Вы не слыхали, Жюль, я ведь продаю Бринак.
- Хорошую цену дают, мсье Шавель?
Жюль вдруг стал ему противен. Непонятно, как можно быть таким
толстокожим? Неужели у него самого нет ничего, с чем не хотелось бы
расстаться и за самую хорошую цену? Такой и жизнь свою продаст. Шарло
сказал:
- Очень сожалею.
- О чем, мсье Шавель?
- После всех этих лет у каждого из нас найдется о чем сожалеть, разве
не так?
- Нам тут жалеть не о чем, мсье Шавель. Уверяю вас, мы вели себя
исключительно корректно. Я всегда обслуживал французов в первую очередь и
строго придерживался этого правила, даже если немец был генералом.
Он позавидовал Жюлю: хорошо, если имеешь возможность вести себя
"корректно", сохраняя собственное достоинство ценой небольшой грубости и
невнимания. Для него "корректность" означала бы смерть. Он вдруг спросил:
- Вы не знаете, с Западного вокзала уже ходят поезда?
- Редко, и все очень медленные. Топлива мало. Останавливаются на каждой
станции. Иногда даже на всю ночь. Вы доберетесь до Бринака только к утру.
- Мне не к спеху.
- Они вас ждут, мсье Шавель?
- Кто?
- Ваши жильцы.
- Нет.
С непривычки коньяк хлынул по пересохшим каналам его сознания. Здесь, в
знакомом кафе, где даже щербинки на зеркалах и карнизах оказались на старых
местах, ему вдруг нестерпимо захотелось встать, броситься на вокзал, сесть в
поезд и уехать домой, как бывало раньше, - вдруг ни с того ни с сего
поддаться капризу и встретить добрый прием в конце пути. Он подумал: а что,
умереть всегда успею.

8

Звонок, как и многое другое в этом доме, был старинный. Отец
недолюбливал электричество и, хотя имел довольно средств, чтобы
электрифицировать весь город, прожил чуть не всю жизнь с керосиновыми
лампами (утверждал, что они полезнее для глаз) и с допотопными
колокольчиками, висевшими на длинных металлических побегах. А сам он слишком
любил старый дом, чтобы что-нибудь в нем менять: приезжая в Бринак, он
словно бы забирался в полутемную, глухую пещеру, где его не мог потревожить
даже сердитый телефон.
И вот теперь он услышал, как дернулась и завибрировала длинная
проволока, прежде чем привести в движение колокольчик в задней комнате рядом
с кухней. Наверное, если бы он был там, в доме, этот колокольчик прозвенел
бы приветливо, а не потерянно и прерывисто, будто кашель в изнуренной
груди... Холодный утренний ветер зашуршал кустами, пригнул и растрепал
траву, выросшую на аллее, где-то стукнула доска, может быть, отстала от
стенки сарая на огороде. Дверь дома внезапно распахнулась.