"И.Грекова. Под фонарем (Авт.сб. "На испытаниях")" - читать интересную книгу автора

только не сейчас, пусть только не в этот раз! Но тетя Мари была жива. У
нее было темно-красное лицо и хриплое, трудное дыхание. Смерили
температуру - тридцать девять. Врач установил воспаление легких. Завтра -
госпитализировать.
И вот завтра утром пришла санитарная машина, и тетю Мари увезли в
больницу. Она все еще была без сознания. Татьяна Васильевна проводила
носилки до машины и на прощанье поцеловала тусклый, горячий лоб. И вдруг
один глаз - косой - открылся, и тетя Мари совершенно явственно и даже
бодрым голосом сказала по-французски: "au revoir" - до свидания.
Угол тети Мари прибрали, кровать застлали белым пикейным одеялом, и
сразу в комнате стало светлее. Заработал моторчик Толя-Воля. Катя
поплакала и притихла.
Ночью Татьяна Васильевна не спала. Горячая, обильная жалость,
наконец-то прорвавшая все плотины, заливала ее изнутри. Она представляла
себе, как тете Мари одиноко и страшно там, в больнице, ведь у нее нет с
собой ничего, даже того пакетика... Несчастная тетя Мари, ведь ее никто
никогда не любил, она никогда никому не была нужна. А теперь она была
нужна, так нужна, если бы она знала! Когда она умрет, Татьяна Васильевна
останется совсем одна - самая старшая в семье. Пока была тетя Мари, можно
было хоть немножко чувствовать себя девочкой. А теперь - взрослая,
старшая, навсегда. Как это страшно! И она давала себе слово: пусть только
тетя Мари поправится, пусть только поправится, всегда буду любить и жалеть
ее, как сейчас.
А утром она позвонила в больницу, в справочную. "Сейчас узнаю", -
ответил свежий и бодрый, видимо молодой, девичий голос. Прошла длинная
минута. "А кто это спрашивает?" - уже другим голосом спросила девушка.
"Родственница". - "Близкая?" - "Нет, не очень (очень, очень, кричало у нее
в душе)". - "Ну так вот, ваша старушка померла вчера. Как ее привезли,
вымыли, обрядили - так и померла. Ничего, аккуратно померла, хорошо. Вам
же лучше. Она ведь у вас хроник, кто бы стал ее в больнице держать".
...Так. Умерла тетя Мари. Это надо еще осознать. Значит, уже нельзя
любить и жалеть ее, как собиралась ночью. Нужно хоронить.
Прошел хлопотливый день. Заказан гроб, приготовлены платье, косыночка,
туфли, куплено место на кладбище. Завтра воскресенье. Завтра похороны.
Ночью Татьяна Васильевна снова лежала без сна, поставив будильник,
чтобы не проспать. Жалость и любовь, рвавшие ее на части прошлой ночью,
теперь поутихли, но спать она не могла. Будильник тикал, торопясь и
захлебываясь, и ей казалось, что это само время в своем торопливом беге
теснит ее, теснит и выталкивает из жизни. А там, в больнице, лежит мертвая
и холодная тетя Мари, которую уже вытолкали - все.
Настало завтра. Нельзя забыть это воскресенье. Стоял уже октябрь, даже
конец октября, но день выдался солнечный и тихий, какой-то призрачный. В
почти теплом, почти летнем солнечном свете деревья стояли совсем почти
голые, только с отдельными сверкающими желтыми и красными листьями. Во
всем городе было светло, ясно и удивительно тихо. Тихим и удивительным был
и сад при больнице. В нем было совсем пусто, и деревья скромно замерли,
подняв к солнцу тонкие черные сучья. В дальнем углу сада по кресту на
фронтоне Татьяна Васильевна нашла небольшое здание вроде часовни -
мертвецкую. Она вошла в маленький залец, где на двух возвышениях чинно и
как-то мирно лежали два покойника: один в гробу, другой Просто так.