"Николай Грибачев. День и две ночи " - читать интересную книгу автора

Николай Грибачев

День и две ночи

И сказал Староиванников:
-  Безногий душой крыльев не придумает...
И еще:
-  Многие ловили ртом ворон, но не было случая, чтобы кто-нибудь
поймал...
В октябре сорок первого в инженерной части, строившей оборонительные
рубежи под Тихоновой Пустынью, мне дали командировку в Москву с
дополнительным поручением купить патефон с пластинками, несколько настольных
часов и керосиновые лампы. Теперь я искренне удивляюсь нелепости этого
заказа, - до того ли было-то! - но в то время и командировку и заказ принял
с легкой душой. На Тихоновой Пустыни поработали немецкие бомбардировщики, на
части станционных путей рельсы были скручены взрывами, тяжко чадил горевший
элеватор. Пассажирские поезда не ходили, и я отправился в свою недлинную
поездку, не зная, что уже никогда не возвращусь назад, на обычном товарняке,
который то, словно угорелый, лязгая и раскачиваясь, летел на всех парах
среди роняющих листву перелесков, то - дорогу бомбили, - подолгу зря пыхтел
на полустанках или на середине перегона. Соответственно и высадился я на
станции Москва-товарная и оттуда по ночным путям и путанице стрелок, так ни
разу и не наткнувшись на проверку документов, - тоже удивительное дело! -
прибыл в град стольный.
А затем все завертелось и закружилось: командировка кончилась, закупки
были произведены, но началось наступление немцев, часть исчезла, словно
щепка в водовороте, и я безрезультатно, насидевшись предварительно в
коридорах, пытался разузнать о ней по военным учреждениям, где самым
стереотипным ответом было: "Не до вас!" Два раза доезжал я до Малоярославца,
вел расспросы в штабе какой-то армии - связаться помог поэт Сергей Фиксин,
работавший в военной газете, - но все было напрасно. Я потерялся, как
мальчишка в давке. И вдобавок меня угнетала тяжелая поклажа - слава богу,
что керосиновых ламп не нашлось - и особенно часы с недельным заводом, на
полную катушку. "Тик-так, тик-так!" - слышал я в узкой и сырой щели перед
тем, как рвануть бомбам; "тик-так, тик-так!" - раздавалось над ухом, когда я
прятал голову за пакетом во время пулеметного обстрела. Но, странное дело,
когда часы наконец остановились, я вместо облегчения испытал щемящую тоску;
молчание их усиливало чувство одиночества и напоминало о том, сколько
времени уже прошло зря.
В таком состоянии подавленности и сидел я перед вечером хмурого дня на
Киевском вокзале, где, за неимением другого пристанища, обычно и ночевал.
Пахло здесь шинельным сукном, оружейным маслом, кожей, табаком. Здание
вокзала, похожее на огромную сумеречную пещеру, сбивало голоса, шорох шагов,
покашливанье, звяканье металла в один комок глуховатого гула, который не
помещался в ушах. Пол шевелился от спящих вповалку солдат, солдаты толпились
у газетных киосков и касс, выходили на улицу и входили - казалось, за
стенами ворочается серый океан, вкатывающий и отсасывающий одну и ту же
волну. Пожилой солдат напротив меня, сняв пилотку и пригладив темные волосы
на лысеющей голове, шевелил черными усами, обнажая два металлических зуба,
говорил соседу, молодому парню со сдобными щеками: