"Аполлон Григорьев. Офелия (Одно из воспоминаний Виталина)" - читать интересную книгу автора

Со стонами и рыданиями лежал я сегодня во прахе перед ликами Твоих
избранных, со стонами и рыданиями о самом себе, о своем нравственном
бессилии.
Еще одну каплю любви, о мой боже, еще одно явление Твоей благости...
Подкрепи меня, спаси меня!

Сентября 3.

А я еще молод... душа так жадно просится жить, при взгляде ли женщины,
при тихом ли лепете девственных уст, при мечтательных ли звуках музыки, под
которые несутся легкие пары... Тогда мне кажется, что я опередил свою жизнь,
что я убил свою жизнь, тогда мне так же хочется нестись в блаженном
самозабвении, тогда эти звуки развивают передо мною целые ряды призраков,
воздушных, девственных, страстных: да, да! я мог бы так же, веселый,
свободный, беспечный, нестись, обнявши гибкий стан женщины, так же пылать от
прикосновения к щекам моим каштановых локонов, чувствовать такой же трепет
сердца, как все другие; для меня так же, может быть, назначены были судьбою
и тихие пожатия рук, и кроткие голубые взгляды, полные бесконечной
преданности, и условленные встречи, и счастие взаимной тайны, тайны любви,
тайны ребячеств, тайны блаженства... Я так же, как и другие, и теперь даже
способен забыться в чаду безумной веселости... Да, я это чувствую, я это
знаю - я испытал это вчера; я, дикий и флегматический, - способен быть
ловким и гибким, способен говорить без умолку...
Странно! сам не понимаю, что было со мною вчера, что оживило меня:
думаю, влияние молодости этой девочки, которую я так привык звать сестрой,
на которую я не обращал никогда внимания. Вчера я как будто в первый раз ее
видел - хотя мы росли вместе, хотя не далее, как за неделю, я с нею сидел
целый вечер, и она не была для меня даже женщиной. Но вчера, в день ее
именин, она, казалось, вдруг выросла, вдруг приобрела все дары женщины - и
огненный румянец, и искусство одеваться, и даже - что особенно меня поразило
- грациозность манер... Давно ли еще мне были несносны и смешны ее
претензии, ее нижегородско-французские фразы, ее ложь на каждом шагу, ее
желание быть выше своего состояния...
Чем же она виновата, бедная девочка?.. Мать ходит сама на рынок и
бранится, как кухарка, отец пьян с утра до вечера, а она - учена
по-французски, а ей с ребячества набили голову - _воспитанием_ и
_танцами_... Пока в ней не было ничего, кроме воспитания и танцев, до тех
пор она была, pour dire le mot propre, {говоря откровенно (франц.).} -
отвратительна...
Но пришла ее минута, минута жажды воздуха и жизни, та минута женщины,
когда почка мгновенно раскрывается цветком, хризалида вспархивает бабочкою,
{10} - пришла эта минута, и чудно легли пышные белокурые локоны на нежный
прозрачный лик ее, и жажда любви пробилась на бледные ланиты ярким заревом
румянца, и резкий, несносный, детский голос заменился тихою речью, и быстрые
голубые глаза подернулись влагою, и чувство стыда, чувство сознания, чувство
разделения добра и зла - сжало в границах порывы, и не могло только
остановить соблазнительных колыханий груди да по временам вырывающегося
звонкого, но тихого, как серебряный колокольчик, ребяческого смеха...
Бедная девочка!.. Так искренно пил я за ее счастие бокал настоя из
белого вина с французской водкой, подаваемого под видом шампанского... да! я