"Аполлон Григорьев. Офелия (Одно из воспоминаний Виталина)" - читать интересную книгу автора

столько же, сколько Лаэрт в описаниях Осрика. {5}
- Рассказывай же! - сказал я Виталину, - но прежде вели сделать чаю.
_Вследствие сего_ мы прежде напились чаю, т. е. удовлетворили
материальным потребностям, и потом уже решились "чем-нибудь высоким
заняться", {6} по выражению Хлестакова.
Передаю вам без всяких перемен рассказ Виталина; может быть, я должен
был бы изменить в нем многое неинтересное или для многих чересчур
интересное, но.
Предоставляю выкидывать самим читателям и пересказываю буквально.

II
РАССКАЗ ВИТАЛИНА

Мне было восемнадцать лет. У меня было еще семейство, т. е. я хотел
еще, чтоб оно у меня было.
Семейство! В этом слове столько радостей и страданий - страданий всегда
и во всяком случае... Человек - свободный житель божьего мира - заперт в
тесный кружок, прикован исключительно к одной частице этого беспредельного
мира, и горе ему, если из своей тесной клетки видит он светлую даль
необозримого небосклона!..
Так или иначе он вырвется всегда из своей клетки и увидит, что прежняя
маленькая клетка, вместе с другими такими же заключена в другой, более
просторной, а эта другая еще в третьей, и что едва ли не выбьется он из сил,
разбивая преграды, пока над его головою засияет чистое безоблачное небо,
усеянное светилами, его старшими братьями.
Немногие прорываются в соседство к светилам. Большая часть разводят
гнезда и сами себе строят клетки, - и потом еще удивляются, как можно не
жить в клетках.
А старшие братья текут спокойно, мерно, в вольной беспредельности и с
божественной иронией смотрят на бедных тружеников...
Но я заговорил о том, что у меня было семейство для того только, чтобы
показать тебе, что я был еще молод, очень молод...
Но, впрочем, был ли я молод когда-нибудь? Молодость - эпоха жизни,
когда еще девственные инстинкты души жадно пьют наслаждение, не разбирая, из
какого источника, а я?..
Ребенком двенадцати лет я жаждал уже жизни, не видал в мире ничего,
кроме женщины, и ждал жизни, ждал женщины, мой боже... и в длинные бессонные
ночи проходили перед моими очами легкие воздушные образы, полузакрытые,
целомудренные, страстные... и голова горела, и сердце билось, как маятник, и
уста сохли от жажды, и страстный трепет пробегал по всему существу, и руки
стремились уловить воздушные призраки и ловили один воздух... И изнеможенный
тщетными усилиями падал я на свое изголовье.
И я ждал тщетно любви и жизни - я был заперт в моей клетке.
И я в пятнадцать лет страдал уже пустотою и пресыщением - ибо силы мои
были истощены жизнию призраков.
И поневоле мысль о _лишении_, как о долге человека, явилась тогда мне,
и вся жизнь предстала мне длинной цепью лишений, ибо таково всегда следствие
пресыщения - физического или нравственного. Я сделался мечтателем, но не
таким, который ненавидит все, что несогласно с требованиями разума, и гордо
враждует с предрассудками, а мечтателем, который принял за факт свое