"Аполлон Григорьев. Офелия (Одно из воспоминаний Виталина)" - читать интересную книгу автора

живой души, первый успокоивающий ответ на ее мучительные вопросы...
Ответ - данный небом, но перетолкованный землею!
Я помню старый, простой, бедный храм, {8} с почерневшими образами,
выглядывавшими мрачно из старинных серебряных окладов, тусклый свет лампад,
однообразное пение, однообразное, как стоны рыданий человека о своем
падении, смиренное, как моление ожидающего... Моя душа так сходна была с
этим храмом... как этому старому храму, были ей чужды все иные звуки, кроме
стонов падения... Кругом стояла и молилась толпа; но зачем она стояла? о чем
она молилась? Она пришла оскорблять святыню храма смерти своими молитвами о
благах жизни, она пришла ругаться над падшим духом в его сокровенное
убежище, где распростерся он у подножия креста, приявший зрак раба, оковы
преступника... Мне было тяжело: мне хотелось взять бич и изгнать продающих и
купающих, мне хотелось быть один на один с невидимым духом старого храма. Я
был один, один, как первый падший, - пока луч упования не осветил для него
креста, на котором заклала себя Вечная Любовь!
Но вдали ото всех, хотя коленопреклоненная со всеми, стояла женщина.
Мне не забыть никогда этого лица, правильного, бледного, озаренного
глазами, которых цвет угадать было можно, только вглядевшись в них
пристально, глазами с двойственным светом, то тихим и грустным, как влажный
взгляд грешницы, то ярким и светлым, как взор кудрявого ребенка, беспечно
порхающего за мотыльком, - мне никогда не забыть этих черт, неуловимых в
самой правильности, тонких, прозрачных, подвижных, этой улыбки, исполненной
лукаво-детского кокетства...
И эта женщина предстала мне кающейся Магдалиной, обнявшей крест
распятого Учителя.
Она была прекрасна - как мраморное изваяние, - она была прекрасна,
стоявшая на коленях, как прекрасное создание, падшее перед своим мастером...
Она была прекрасна в этом мрачном и бедном храме, как лучшая жертва
греховного мира своему Искупителю. Она была прекрасна, как смирение и
надежда.
Я также упал на колена, я также начал молиться. Я также смирился, ибо
поверил в красоту и счастие. Но когда она встала потом, когда, величавая,
как царица, легкая, как воздушная тень, проходила она сквозь толпу, и когда
за нею несся шопот порицания, шипение клеветы - я гордо поднял голову... Я
поклонился в ней оклеветанному и падшему, я был равен с нею, - я один мог
подать ей руку.
И вся жизнь моя стала ожиданием появлений этой женщины, и после каждого
появления я был счастлив лихорадочным воспоминанием об этом появлении.
По целым дням лежал я в забытьи, припоминая ее черты, ее легкую
походку, слыша волшебные звуки ее голоса. Образ ее был неуловим для меня: с
каждой новой встречею я падал в прах перед этим образом - и возвращался
успокоенный, блаженный вполне, унося с собою еще новую, прежде не замеченную
черту.
Я таял и был счастлив тем, что я таял, вся жизнь являлась мне
горением... С нею замолк мой ропот на одиночество, на бесплодность моей
жизни. К чему мне был тогда мир? кругом меня роился мир призраков, я утопал
в блаженстве созерцания, я уничтожался, я истощался в этом блаженстве, и
истощение сил казалось мне единственным их назначением.
Я помню утро... светлое, весеннее утро, голоса первых жаворонков в
свежем и легком воздухе, - помню встречу с нею, всегда одинаково прекрасною,