"Сергей Тимофеевич Григорьев. Красный бакен " - читать интересную книгу автора

хочется ему тоже, да боится кинуть воз: ведь теперь хозяин-то он... А
хочется есть и пить.
Солнце все выше в белесой, пыльной мгле. Максиму нестерпимо печет
открытую голову, а под ложечкой лед, и бьет озноб... Пить хочется... И
река плещет желтой волной рядом. Кто бы принес испить...
- Мамынька! - шепчет Максим, склонясь к нахлестке фуры. - Пить!..
Мамыньки нет. И дядя ушел куда-то и вернется ли, кто знает? Мальчик
тяжко забылся под солнечным пеклом - припадок лихорадки прошел сном, и
было уже за полдень, когда он проснулся, услыхав сквозь дрему кем-то
сказанные слова:
- А мальчишка-то чей?
И голос дяди Игната ответил:
- А кто его знает. Теперь все хлопцы ничьи.
Максим поднялся в фуре и увидел, что дядя Игнат стоит перед волами, а
вместе с дядей в поддевке и картузе старый прасол с посошком из
можжевеловой узловатой палки в руке. Прасол потыкал посошком исхудалые
бока волов:
- Одна кожа да кости...
Максим понял, что дядя продает волов на мясо. Мальчик, вцепясь в
грядку фуры руками, сипло, но громко сказал:
- Волы-то мои!
Старик посмотрел на Максима из-под седых бровей щелочками серых
пустых глаз и спросил:
- А ты кто?
- Хозяин.
- Как - хозяин?
- Так, хозяин.
И Максим рассказал, что батьку и мамку свезли в холерный барак.
- А это все теперь мое.
Мальчик положил руку на грядку фуры, потом на плуг, протянул руку к
волам и повторил: "Мое". Старик рассмеялся:
- Так, говоришь, хозяин ты?
- Хозяин.
- Теперь, милый мой, хозяев нет.
- Я наследник, - ответил Максим серьезно.
Отец его всегда называл наследником.
Старик рассмеялся еще пуще:
- Наследник? И наследников ноне не полагается.
Прасол снова обратился к волам и, тыча в их бока палкой, щупая кожу,
стал торговаться. Дядя Игнат не уступал в цене, и Максим с радостью понял,
что продажа расстраивается.
- Два с полтиной, - говорил прасол, стукая в землю посошком.
- Три, - угрюмо повторял Игнат, уставясь в землю, и в это время он
был похож на быка.
Волы, не зная и не думая о том, что их ожидает, все так же печально и
добродушно жевали свою пустую жвачку.
- Да и волы-то не твои, быть может, - сказал прасол. - Вон хозяин-то
сидит. Будьте здоровы!
Старик взялся за козырек, где было засаленное пятно, будто хотел
снять картуз для поклона, и, отшвырнув с дороги камень посошком, ушел,