"Сергей Тимофеевич Григорьев. Сомбреро " - читать интересную книгу автора

полуночи "кланялась на помпах", отливая из трюма воду.
И это от холостых пушечных выстрелов! Боевые выстрелы сотрясают
корабль несравненно сильнее. При боевом залпе одного борта, из тридцати
собственных пушек разом, "Проворный" мог бы и совсем затонуть, без всякого
усилия со стороны противника.
Франция и не нуждалась в русской помощи: восстание в Испании доживало
последние дни - главный вождь повстанцев Риего был захвачен в плен и
казнен. Другие - Лопец, Баниес, Наварец, Эспиноза - поспешили укрыться с
ничтожными остатками своих бойцов в Гибралтаре под защитой британского
флага. Только Вальдес еще держался против французов и короля в Тарифе.
К счастью для ветхого русского корабля, когда он покинул французские
воды, в Атлантическом океане господствовала тишина. Плавание было очень
покойное: недалеко от берегов фрегат пользовался бризами. 5 августа
вечером на высоте мыса Сан-Винцент открылся берег Испании.
На "Проворном" хотели видеть по берегам апельсинные и лимонные рощи и
вдохнуть их аромат, но взорам предстали суровые серые скалы, зазубренной
чертой отделявшие синее небо от изумрудной морской воды. Береговой ветер
принес оттуда печальный запах сухой земли.
- Полынью горькой пахнет! - удивились на баке матросы.
Утром вступили в Гибралтарский пролив и прошли испанский порт Тарифу.
Перед Тарифой стоял французский фрегат и бомбардировал город, закутываясь
в белый дым. В трех местах в Тарифе полыхало пламя пожаров. Крепость уже
не отвечала.
- Попали к шапочному разбору, - угрюмо сказал боцман Чепурной.
Молодые офицеры на юте боялись, что командир, человек несколько
вздорный, вздумает присоединиться к французам и откроет пальбу по Тарифе.
Чувства моряков были на стороне испанской свободы. Но Козин буркнул:
- Нам здесь делать нечего.
Прибавили по его команде парусов, чтобы скорей и незаметно удалиться.
Команда вздохнула с облегчением. Уже Тарифа скрылась из виду. На грех,
ветер внезапно упал. "Проворный" заштилел. Паруса бессильно повисли. И
только течение пролива тихо увлекало фрегат к востоку...
Европейский берег таился во мгле. Встал из моря берег африканский. Но
все еще доносился по тихой воде со стороны Тарифы отдаленный пушечный гул.
На русском фрегате наступило штилевое безделье. Офицерская молодежь в
кают-компании о чем-то горячо спорила. "О чем?" - размышлял командир
фрегата, сердито шагая по вылощенной до блеска, "продранной" с песком деке
шканцев*, заложив одну руку за борт кителя, а другую - за спину. У флага,
застыв, навытяжку стоял часовой и, не смея передохнуть, проклинал
командира: "Скоро ль он уйдет в свою каюту?"
_______________
* Ш к а н ц ы - место на палубе около флагштока, на котором
поднимается знамя корабля - кормовой флаг.

С бака доносилось треньканье балалайки: флейтщик Фалалей что-то пел
матросам. Порой оттуда слышался смех, и часовой около флага ухмылялся.
- О чем он там поет? - поймав улыбку часового, спросил, остановясь
перед ним, Козин.
- Не могу знать, ваше высокородие!
Лицо матроса стало каменным.