"Владимир Григорьев. Рог Изобилия (Авт.сб. "Рог изобилия")" - читать интересную книгу автора

тех, которые излагаются в биографиях.
Но тем не менее рог висел. Забытый, слившийся с забором, он будто ждал
того единственного, кто мог бы по достоинству оценить значимость замысла
художника, вдохновиться на великие дела.
Был ранний вечер холодного осеннего дня, когда человечек небольшого
роста, в драповом пальто давно вышедшего из употребления фасона шел как
раз по этому переулку. Видавшая лучшие времена фетровая шляпа была глубоко
нахлобучена, руки засунуты в карманы, а локоть прижимал растрепанные
тонкие книжки: "Самоучитель игры на семиструнной гитаре" и "Самоучитель
языка". На месте, отведенном под название языка, чернела жирная клякса.
Человек, видимо еще не выучивший все языки и не умеющий пока играть на
семиструнной гитаре, шел вдоль забора прогулочным шагом. Спешить было
некуда, дневные хлопоты кончились, а дома ждала взятая напрокат гитара.
Отчего не пройтись по улице, поглядывая по сторонам?
Вот он и шел вдоль забора с описанной выше рекламой. Она попалась ему
на глаза. Прохожий придержал и без того медленный шаг и даже остановился.
Он постоял, переступил с ноги на ногу, подошел поближе. Потом протер
рукавом часть изображения, еще раз взглянул, вздохнул и собрался было идти
дальше. Но вдруг лицо его просияло, он хлопнул себя по лбу. "Мать
честная!" - сказал он негромко, выхватил записную книжку, что-то записал и
чуть ли не бегом помчался к выходу из переулка.
Дома он даже не посмотрел на гитару, блестевшую нежно-желтыми боками.
Сразу же стал искать бумагу. Затем откуда-то извлек почти новый химический
карандаш - и работа закипела!
Он работал с упоением. Писал какие-то формулы, умножал, набрасывал
схемы и рисунки. Нотная бумага вскоре кончилась, тогда из-за шкафа был
торжественно вынут большой лист плотной бумаги и кнопками прикреплен прямо
к стене. Химический карандаш замер в некотором отдалении от листа, потом
р-раз! - и на листе появилась первая точка.
Через час таких точек было уже множество. Тогда человек маленького
роста отошел в сторону, что-то прикинул, снова подошел к стене и ловким
движением соединил точки одной плавной линией. Потом опять отошел, оглядел
чертеж, крякнул, радостно потер руки. На стене красовался рисунок рога
изобилия - ни дать ни взять как тот, что и по сей день висит в старинном
московском переулке.
- Степан Онуфриевич, мне бы примус починить, - раздался голос из
приоткрытой двери.
- Примус? Некогда, некогда сейчас, соседушка, - рассеянно отозвался он,
все еще любуясь своим произведением. - Видишь, изобретаю...
- Ах, голова, голова, опять изобретает! - посочувствовала соседка и
закрыла за собой дверь.
Степан Онуфриевич Огурцов был известен у себя во дворе как большой
чудак. Но все соседи любили его. "Золотые руки!" - говорили они и несли
чинить примусы, дверные замки, швейные машинки. Ребятишкам он мастерил
силки, клетки для птах; бывало, помогал ремонтировать карманные приемники.
Мог запросто сменить перегоревшую пробку - монтера в этот дом не вызывали.
Старенькие дешевые телевизоры он ремонтировал так, что смотреть передачи
приходили из соседних домов.
- Сам Огурцов чинил! - хвастались соседи. - Навек!
А домоуправской дочке он исправил куклу. После ремонта кукла вдруг