"Владимир Григорьев. Паровоз, который всегда с тобой" - читать интересную книгу автора

практиковалось как в совмещенном варианте, при участии трибуна, так и в
раздельном. Индивидуальный, из-за графина с трибуной аплодисмент в приказе
вроде не возбранялся, но плацкартный докладчик отличался широкой скромностью
в интимной жизни и в память комплиментарным временам лишь вычленил
панихидную паузу, чтобы финальный аккорд мысли слышался увертюрой.
- За давностью тех славных, памятных годин уже немыслимо припомнить, что
изобрели поперед, железную дорогу или паровоз. Компетентных свидетелей тому
в живых по отделу кадров не слышно, хотя объявили милицейский всесоюзный
розыск, сулили модные сувениры при явке: ни-ко-го! А у нас царица
доказательств - личное признание пассажира!

* * *

Кого быстрее считать человеком, пассажира или железнодорожника? По
Павлову, по Фрейду? На каждого дееспособного железнодорожника
деторождаемость на 1, 3 ребенка выше, чем в среднем по стране. Здесь победа
Зигмунда налицо. Высоколобая же общественность, воспитанная на хвостатом
дарвинизме, все одно исповедует происхождение железнодорожника от пассажира,
как человека от обезьяны, как профессора от доцента, а оппоненты с
компостерами наперевес твердят: не было в природе никаких пассажиров, пока
не народился класс железнодорожников, безбилетники не в счет. На своих двоих
ходили. Случай с дематериализацией тепловоза ПТУ-104 показал, что пассажиры,
похоже, шире и бескорыстней душой, как класс.
Один, уже штатский гражданин, конечно, как выяснилось, отставной
железнодорожник, под видом пенсионера внес с экрана звучное предложение
раскошелить фонд милосердия потерпевшим от зернобобовых на перепутье Бухара-
- Париж, от аналогичной перепрелости в элеваторе под Воронежем, а машинистам
закатить восклицательный монумент, как Джону Кейси штатнику. Гуманность
подобного жеста пассажиры отрицать не смели. Даже у подошв обронзовевшего
Пушкина на Тверской и поминальные календы городят ящик для подаяния. Сам
Пушкин, конечно, не дотянул бы до дела с Дантесом, застрелился бы от позора
и дело с концом, вызнай он от благонадежной гадалки, что обречен побираться
с того света - он, невольник чести! Рукописи пожег бы. Но в чести иные
декорации, другие катастрофы. Прохожие ворчат на Опекушина, что не сообразил
сразу предусмотреть в чугунном литье цоколя нишу с чугунной щелкой, а мы
теперь присоединили бы к щелке флейш-сумматорас кабелем к бегучему табло на
"Известиях" для афиши кто и сколько подал, а по ночам в банк, в банк, в
банк! Каково!
Пассажиры одумались от почетного субсидирования зернобобовых прецедентов,
выслушав одного своего сотрудника ЦСУ, Он подавил сомнения чисто
статистически:
- Пути господни неисповедимы, вот кредо верующих в Господа путейцев.
Верующих, правда, единицы, зато все остальные предельно суеверны. Но тоже на
платформе этого кредо. Да как не впасть в ересь суеверия, когда на их
божественных путях дня без катастрофы не происходит. ЦСУ ничем помочь не
может, хотя требуют. На каждый случай нам, профессорам, счет открывать, так
даже Госбанк лопнет от злости. Путаница! Посему: закрыть глаза на частные
катастрофические недоразумения, а скинуться разом в фонд всеобщей катастрофы
МПО в годовом исчислении или пятилеткой. Отпадают затраты на 365 монументов
в год, и даже на один всеобщий, поскольку таковой уже воздвигнут -