"Пьер Грималь. Сенека " - читать интересную книгу автора

______________
* Здесь и далее Светоний цитируется в пер. М. Л. Гаспарова.

Став принцепсом, Тиберий ввел закон об оскорблении величия, бывший для
его подданных причиной неисчислимых бед. Закон этот существовал еще при
Республике. Но тогда он подразумевал государственную измену и применялся
крайне редко. Сейчас же он фактически означал оскорбление словом или делом
особы принцепса. И обрушил Тиберий этот закон на головы сенаторов, ибо,
несмотря на все чистки, у них осталось еще кое-что от гордого духа былых
времен - как выражается Тацит, "сохранились еще следы умирающей свободы"*
(Тас. Ann., Ill, 65). Два первых человека, которых привлекли на основании
нового закона, обвинялись в том, что они недостаточно почтительно поступили
со статуей Августа. Следующим был некий Марцелл, который в частной беседе
сказал что-то нелестное о принцепсе. Но тогда Рим, видимо, действительно не
отвык еще от свободы - сенат своим авторитетом заставил Тиберия снять с
Марцелла обвинение.
______________
* Здесь и далее "Анналы" Тацита цитируются в пер. А. С. Бобовича.

Вначале закон вызвал ужас и омерзение - при Республике слово и мысль
были свободны. Однако постепенно "это наитягчайшее зло", как называет его
Тацит, пустило корни в римском обществе и "наконец заразило решительно все"
(Тас. Ann., Ill, 72-74).
Естественным следствием этого стало появление огромного числа
доносчиков. "Наиболее пагубным изо всех бедствий, какие принесли с собой те
времена, было то, что даже виднейшие из сенаторов не гнушались заниматься
сочинением подлых доносов, одни явно - многие - тайно", - с гневом и скорбью
говорит Тацит (Тас. Ann., VI, 7). В обществе царил гнетущий, давящий страх.
"Дня не проходило без казни, будь то праздник или заповедный день... Со
многими вместе обвинялись и осуждались их дети... Родственникам казненных
запрещено было их оплакивать. Обвинителям, а часто и свидетелям назначались
любые награды. Никакому доносу не отказывали в доверии. Всякое преступление
считалось уголовным, даже несколько невинных слов. Поэта судили за то, что
он в трагедии посмел порицать Агамемнона, историка судили за то, что он
назвал Брута и Кассия последними из римлян: оба были тотчас казнены, а
сочинения их уничтожены, хотя за несколько лет до того они открыто и с
успехом читались перед самим Августом... Из тех, кого звали на суд, многие
закалывали себя дома, уверенные в осуждении, избегая травли и позора, многие
принимали яд в самой курии (то есть в здании сената)" (Suet. Ti., 61).
Однако публично сожженные книги не погибли. Их распространяли тайно в
списках. Тацит пишет: "Тем больше основания посмеяться над недомыслием тех,
которые, располагая властью в настоящем, рассчитывают, что можно отнять
память даже у будущих поколений. Напротив, обаяние подвергшихся гонениям
дарований лишь возрастает, и чужеземные цари, и наши властители, применявшие
столь свирепые меры, не добились, идя этим путем, ничего иного, как
бесчестия для себя и славы для них" (Тас. Ann., IV, 35).
В конце жизни Тиберий удалился на остров Капри, где его терзали,
говорят, самые жестокие муки совести. Одно письмо, которое он написал
сенату, начинается так:
"Что вам писать, почтенные отцы сенаторы, или как писать, или о чем в