"Александр Степанович Грин. Телеграфист из Медянского бора" - читать интересную книгу автора

синица-гайка уселась над головой Петунникова, вопросительно свистнула
тоненьким, мелодичным свистом и перепорхнула на соседнее дерево.
Он встал, слегка пошатываясь, с закружившейся от утомления головой,
встряхнулся, поправил фуражку и тоскливо огляделся. Вокруг печально и
угрюмо ширилось лесное молчание, мягкие отсветы меланхолично падали в чащу
кустарника и тихо двигались меж деревьями по извилистым, узловатым корням,
уходя дальше сквозь толпу мохнатых елей и лиственниц в зеленую, жуткую
глубину. Срываясь, замирали в тенистом воздухе редкие жалобные крики птиц;
где-то ворочался дятел, мерно и озабоченно стукая клювом.
И постепенно, усиливаясь и загораясь желанием идти, двигаться,
предпринять что-нибудь, росло глухое, беспокойное раздражение, вызванное
сознанием, что прежнее направление, определявшее сторону, где проходила
железная дорога, утеряно им безвозвратно с того самого момента, когда он,
обессилевший и полузадохшийся, упал в кусты. Как ни силился Петунников
ориентироваться, выходило до нелепости очевидно, что железнодорожная линия
идет со всех четырех сторон сразу и что вместе с тем ее нет. Идти наудачу
было рискованно не только из-за опасности попасть к станции и обратить на
себя внимание служащих, но и потому, что можно было удариться не поперек, а
вдоль огромного леса и проплутать неопределенное время без всякой надежды
избежать розысков и поимки. И все-таки, несмотря на всю неумолимую
правильность этих соображений, ничего другого не оставалось, как просто...
идти вперед.


IV

Долго и безостановочно шел Петунников большими, торопливыми шагами, со
все возрастающим беспокойством, тщательно стараясь не уклониться от раз
взятого направления. Шел он все прямо, через мочажины и овраги, через
огромные высохшие болота, усеянные частыми упругими кочками. Иногда кусты
загораживали дорогу, и цепкие ветви больно задевали лицо. Вязкая лесная
паутина садилась на вспотевшую кожу, как липкое, отвратительное насекомое.
Небо стало туманнее и бледнее, глуше и сосредоточеннее возились невидимые
птицы, и только тишина, глубокая, печальная тишина леса, навевая тревожные,
неотступные мысли, не давала заметить Петунникову густых пряных испарений
вечереющего дня.
На ходу он думал, отрывочно углубляясь в отдельные эпизоды событий, и
ясным становилось ему, почему так сложно и хорошо обдуманное предприятие
кончилось печальным, непредвиденным крахом. Еще там, в городе, перед тем,
как сесть в поезд, стало известно, что на этот раз воинская охрана не
сопровождает деньги и что отправляются они, по-видимому, без всяких особых
мер предосторожности. Тогда это не показалось ни странным, ни удивительным;
напротив, возбужденное состояние, в котором находились все, рисовало
картины необычайной и красивой легкости ограбления.
Теперь же, вспоминая неизвестных людей, стрелявших на бегу в него и
его товарищей, Петунников видел, как глупо они, увлекающиеся конспираторы,
попали впросак. Очевидно, охрана, состоявшая из сыщиков или переодетых
жандармов, сидела, как и они, в вагонах под видом пассажиров третьего
класса. И даже смутно и неуверенно, как сквозь сон, Петунникову
припомнились отрывистые, характерные звуки винтовочных выстрелов.