"Александр Грин. ПСС, Том 2. Рассказы 1909-1915" - читать интересную книгу автора

- Я слышал, - сказал он требовательным и в то же время равнодушным
голосом, - что вы оставили больницу.
- Да. - Фейт задумчиво осмотрел брюнета. - Вы хотите занять мое место?
- Вы - подлец, - вяло произнес черный человек и, зевая, прибавил: - и
также трус.
Фейт покачал головой, рассмеялся и побледнел.
- Глупости, - сказал он. - Эпидемия мне противна. Это меньше смерти и
больше ужаса. Это - нелепость. Я - доктор медицины, я могу лечить болезни,
но не уничтожать нелепости. Кроме того, я слишком горд, чтобы бесполезно
тратить свою жизнь на бесполезные вещи.
- Вы можете облегчить страдания, - сонно возразил собеседник, и теперь
Рег заметил, что маленький человек еле держится на ногах. - Пожалейте!
- Кого? - закричал Фейт всей силой легких. Собаки, лежавшие у его ног,
тревожно подняли головы. - Я не могу их жалеть, их сотни, болезнь делает их
похожими друг на друга; это сходство отвратительно; они все темнеют и
покрываются пятнами однообразно до одурения; это массовое стереотипное
прекращение дыхания делает меня скучающим бревном; меня тошнит от него! Я
работал в курортах и привык к интересной смерти. Там тоже умирают, но
умирают от разных болезней. Умирают изящные дамы и девушки, хрупкие,
прелестные дети, умные, испорченные, умевшие пожить мужчины, галантные даже
перед концом; смерть их величественна и серьезна, она приходит к ним в
объятиях вечной жизни, потому что в голубых тенях пальм и платанов, на
морском берегу, лица этих людей прозрачны, таинственны и далеки от вас, как
звезды, и близки вам, как ваша собственная печаль. Это - поучительная,
степенная смерть. Душа ваша насыщена этим осенним благоуханием организма;
смерть не страшна. Но здесь, - здесь я помотал головой и ушел: шаблон в
такой области может лишить рассудка или заставить улыбаться всю жизнь.
Маленький брюнет сел, опустив руки между колен, глубокомысленно
расширил глаза, сомкнул их, и голова его в тот же момент с легким храпом
упала на грудь.
Ватага с топотом и ржанием отступила от женщин. Рег поднял голову;
судорога отвращения перехватила его горло; остолбенев, он не мог первое
мгновение дать себе отчет в нелепом и тяжком зрелище, до того было оно
своеобразно и неожиданно. На полу, шагах в десяти от Рега, стоял Соррон с
блаженным лицом артиста, чувствующего себя предметом восторженного внимания;
четыре женщины, с покрасневшими от неестественного положения глазами,
совершенно голые, были надеты на него так же, как надевают кольца на палец,
этого достигли тем, что ноги каждой из них были крепко притянуты к плечам, у
затылка, и укреплены полотенцами. Они лежали одна на другой; выгнутые спины
причиняли им, вероятно, страдания, так как напряженные, тупые улыбки
выражали скрытую боль. На голом полу, в пыли и мусоре, шевелились тощие
груди нижней женщины. Соррон двигался в бочке из живых тел, раскланиваясь и
прыская от смеха, - это была его выдумка.
Рег шагнул к Соррону; мгновенный гнев лишил его всякого самообладания.
То, что он увидел, было личным для него оскорблением.
- Соррон, - громко, не замечая, что сразу стало тихо от первого его
слова, сказал Рег, - вы меня обидели. Вы не предупредили меня. Мои глаза
устроены не для этого. Вы больны чумой с детства. Я видел, вопреки моей
воле, и клянусь - вы спаслись от выстрела только потому, что пьяны, как змея
в банке со спиртом. Все вы должны радоваться, что скоро помрете.