"Джон Гришем. Дело о пеликанах [D]" - читать интересную книгу автора

- Понимаю.
- И поэтому мы беседуем с вами.
- Благодарю. Обратитесь снова к своей передающей цепочке и сообщите
сотруднику шефа, что вы не только убеждали, но и подняли вокруг меня шум,
и что я ценю ваши уговоры и всю эту шумиху, но в одно ухо вошло, в другое
вышло. Передайте им, что Гленн считает себя большим мальчиком.
- Будьте уверены, Гленн. Вы не боитесь, не так ли?
- Нисколько.


Глава 2


Томас Каллахан был одним из наиболее популярных профессоров в
Тьюлане. Прежде всего потому, что отказался включать в план занятия до
одиннадцати часов утра. Он много пил, как и большинство его студентов, и
ему были нужны эти первые несколько часов каждое утро, чтобы поспать и
вернуться к жизни. К занятиям, начинающимся ранее, чувствовал отвращение.
Еще он был популярен, потому что носил легкие выцветшие джинсы, твидовые
пиджаки с заплатами на протертых локтях; носки, равно как и галстуки,
отсутствовали. Вид либерально-эффектно-академический. Ему исполнилось
сорок пять, но благодаря темным волосам и очкам в роговой оправе он
выглядел лет на десять моложе. Впрочем, едва ли его заботило, на сколько
он выглядит. Брился раз в неделю, когда испытывал зуд; ну а если погода
была прохладной, что случается редко в Новом Орлеане, он отращивал бороду.
Рассказывали истории о его связях со студентками.
Также он был популярен потому, что преподавал конституционное право,
самый непопулярный, но нужный курс. Благодаря своему блестящему интеллекту
и холодности, он действительно сделал интересными занятия по
конституционному праву. Никто в Тьюлане не мог достичь такого. Поэтому
студенты боролись за место на лекциях Каллахана по конституционному праву
в одиннадцать часов, три раза в неделю.
Числом в восемьдесят человек сидели они за шестью рядами на
возвышении и шептались, когда Каллахан встал за свой стол и протер очки.
"Пять минут двенадцатого, еще слишком рано", - подумал он.
- Кто понимает особое мнение Розенберга по делу "Нэш против
Нью-Джерси"?
Студенты подняли головы, и в помещении стало тихо. Должно быть, в
состоянии тяжелого похмелья. Его глаза покраснели. Если он начинал с
Розенберга, то это всегда означало одно: лекция будет трудной. Никто не
вызвался. Каллахан медленно, методично обвел глазами аудиторию и обождал.
Мертвая тишина.
Со щелкающим звуком повернулась дверная ручка и сияла напряжение.
Дверь распахнулась, и в комнату элегантно вошла привлекательная девушка в
узких блеклых джинсах и хлопчатобумажном свитере. Она проскользнула вдоль
стены к третьему ряду, ловко пробралась между сидящими студентами к своему
месту и села. Ребята в четвертом ряду замерли от восхищения. Парни в пятом
ряду вытягивали шеи, чтобы бросить быстрый взгляд. В течение двух
последних трудных лет единственной из немногих радостей юридической школы
было смотреть, как она шествовала по коридорам и комнатам, украшая их