"Василий Гроссман, Илья Эренбург. Черная книга " - читать интересную книгу автора

однажды (вызывали лохвицких) я решил испытать судьбу.
- Кто лохвицкие? - кричал староста, - лохвицкие: объявляйся! Какой-то
парень откликнулся, еще двое подошли к старосте. И вот я решил оказаться
четвертым.
Мне повезло: староста "узнал" меня: своего "земляка". Так я вышел из
Хорольского лагеря.
В Лохвицу мы шли пешком Стоял морозный декабрь. С незажившей раной на
ноге мне мучительно трудно было передвигаться И все-таки я шел, я боялся
отбиться от "своих", лохвицких.
На второй день меня свалила дизентерия.
Я остался один на снегу. Прошло несколько часов. Я встал, поплелся. К
вечеру добрался до села и постучал в дверь большой хаты. Это оказалась
школа. Здесь меня приютили, позволили переночевать.
Здесь я жил у сторожихи, ел, обогрелся. Однако долго оставаться у нее
было невозможно, - я не имел документов- [во мне могли признать еврея...]
Я решил добраться до родного города, до Кременчуга.
По дороге в Кременчуг я забрел в село Пироги и заночевал у одной
селянки. Я заявил, что я - военнопленный, отпущенный из лагеря, и она
приютила меня.
Утром в хату неожиданно ввалился немец. За мгновение до того, как он
переступил через порог, мои верные новые друзья - хозяйка и ее дети, -
спрятали меня на печи.
Немец чувствовал себя в хате хозяином, сидел за столом, распоряжался,
ел все, что хозяйка приготовила для себя и своих детей.
Наконец он удалился, и я продолжал свой путь.
В Кременчуге, куда я, наконец, добрался после долгих и мучительных
странствий, я попал в городскую больницу продолжала гноиться раненая нога
Много горя я видела в кременчугской больнице. Я видел душегубку,
увозившую больных и раненых евреев. Я видел смерть доктора Максона, крупного
специалиста, всеми уважаемого человека, ласкового, отзывчивого старика.
Несмотря на возраст, доктор продолжал работать в больнице, он оставался на
своем посту - в палате, у больничных коек И вот однажды в здание больницы
пришел патруль.
- Максон - еврей. Давайте нам этого еврея!
Тысячи кременчужан ходатайствовали об освобождении доктора Максона.
Немцы уступили. Восьмидесятилетний старик покинул здание комендатуры и,
окруженный людьми, ушел домой.
На следующее утро немцы ворвались в квартиру Максона. Старика бросили в
тачку и повезли за город. Там он был расстрелян. Один из больных, еврей,
сапожник, услыхав о судьбе Максона, попытался бежать.
Сапожника поймали, избили и связанного вернули в больницу. Ночью он
бритвой перерезал себе горло.
Утром к койке агонизирующего сапожника подошел гестаповец. Гестаповец
надел халат и белую врачебную шапочку.
- Бедняга, - сказал он, присев на койку. - До чего тебя довел страх. Он
погладил сапожника и повторил:
- Бедняга, бедненький!
Внезапно немец вскочил, размахнулся и кулаком ударил лежащего по лицу.
- У, юде!
Сапожник был расстрелян за воротами больницы.