35

Когда конвоир ввел бывшего управляющего трестом «Артезианстрой» в кабинет прокурора области, Петров-Семенов застыл у порога. У стола сидел брат.

— Что же вы растерялись? — сказал Коваль. — Поздоровайтесь. Входите. Садитесь.

Петров-Семенов пробормотал нечто невнятное, вошел и сел у стены, поодаль от брата.

— Так вот, сегодня мы должны наконец-то установить истину. Готовы ли вы рассказать всю правду? — обратился Коваль к бывшему управляющему.

Петров-Семенов в ответ только тяжело вздохнул.

— Ну, хорошо, — Коваль перевел взгляд на маляра. — Узнаете ли вы, Владимир Матвеевич, человека, который пришел? Как его зовут?

— Узнаю, — ответил маляр. — Брат мой. Младший. Константин Матвеевич Семенов.

— Известно ли вам, под какой фамилией жил он последние годы?

— Петров, Иван Васильевич.

Рядом с Ковалем, за небольшим столиком, ведя протокол, склонился новый следователь прокуратуры. Он участвовал в допросе.

— Вы подтверждаете слова Владимира Матвеевича Семенова? — спросил следователь бывшего управляющего.

Тот кивнул и, низко опустив голову, произнес:

— Да, подтверждаю.

— Расскажите об убийстве жены вашего брата — Нины Андреевны Петровой, — обратился следователь к маляру.

— Я подтверждаю свои прежние показания, — ответил тот, — и могу уточнить, что в одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем году ко мне в дом пришел Коська, которого я не видел двадцать лет, и сказал, что работает на Украине на хорошей должности, начальником, а в Брянск приехал в командировку. Он оставил мне свой адрес и номер телефона.

— Вы подтверждаете слова брата?

— Да.

— Владимир Семенов, а почему вы не виделись с братом двадцать лет?

— Как поехал он в одна тысяча девятьсот тридцать третьем году в Москву, так и пропал. До самой войны ничего о нем я не слышал. В войну — тоже. А потом я пятнадцать лет получил. За то, что полицаем был. Вам это известно. В одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем по амнистии вышел.

— Вы брату рассказывали, что были во время оккупации полицаем?

— Говорил.

— Вы подтверждаете слова Владимира Семенова?

— Да, но я и без него знал об этом из газет.

Коваль кивнул головой маляру: можете продолжать.

— В прошлом году я тяжело заболел и попал в больницу в Брянске. Моя жена позвонила Коське, то бишь Константину, по телефону и сказала, что я болею. Он разрешил мне приехать, и я познакомился с его женой, то бишь с Нинкой, которая встретила меня хорошо. Устроила в клинику, где мне и сделали операцию. Я слышал, как жена и все люди называют Константина Иваном Васильевичем Петровым. Но я уже знал, в чем дело. Он, когда был в Брянске, по секрету сказал, почему у него другая фамилия. В феврале я выздоровел и поехал домой.

— А когда вы рассказали о прошлом брата Нине Андреевне?

— Второго мая. Спьяну сболтнул.

— Брат, узнав об этом, избил вас?

— Было дело…

— А кто бросился вас защищать?

— Известно кто, Нинка…

— Та самая, которую вы потом зверски убили?..

Бывший управляющий трестом «Артезианстрой» так глянул на брата, словно жалел, что не добил его в тот майский вечер.

Коваль внимательно наблюдал за братьями. Настолько похожие обликом, что легко их перепутать, если бы не разница в годах, сейчас они так разительно отличались друг от друга!

Владимир Семенов время от времени по-собачьи заискивающе заглядывал то в лицо подполковника, то в лицо незнакомых ему людей и, не находя в них ничего для себя утешительного, впадал в тупое безразличие и монотонным голосом покорно отвечал на все вопросы.

Брат его, наоборот, сидел нахохлившись и бросал враждебные взгляды на Коваля, а время от времени принимал такой вид, словно собирается вскочить со стула и наброситься на подполковника.

— А о том, что вы были полицаем и отбывали наказание, Нина Андреевна знала? — спросил Коваль маляра.

— Нет, не говорил.

— Ясно. Продолжайте, Владимир Семенов. Как появилась мысль совершить преступление? Как готовилось убийство?

— Через неделю после праздников, девятого мая, ко мне неожиданно приехал Константин. Он опять стал меня ругать, что я проболтался, говорил, что теперь нет ему из-за меня жизни, потому что она может выдать. Потом сказал, что раз я виноват, значит, я и должен исправить дело, то бишь Нинку убрать.

— Что означало «убрать»?

— Ну, убить…

— Вы подтверждаете слова брата? — спросил следователь Петрова-Семенова.

— Не я предложил «убрать», а он сам. Так и сказал: «Раз я виноват, исправлюсь, уберу ее».

— И вы согласились?

— Я сказал: «Ты лучше поговори с ней, убеди, чтобы меня не выдавала».

— Продолжайте, Владимир Семенов.

— Брехня. Не говорил он такого, — боязливо оглянувшись на брата, произнес маляр.

— Где же истина? — следователь поднял голову и посмотрел на Петрова-Семенова.

— Я настаиваю на своих словах! — ответил тот.

— Хорошо. Так и запишем. Дальше, Владимир Семенов.

— На майские праздники, второго, мы выпивали на поляне, в сосновой роще, недалеко от дачи. Приехав ко мне, Константин сказал: «Вот там, на той поляне, где мы были. Под яблоней. Понял?» Я ответил, что понял. Он говорит: «И положишь так, как она на той картине в зале. Посмотри еще раз, когда будешь, и запомни».

— А вы не поинтересовались, почему именно так, как на картине?

— Спрашивал. Он сказал: «Не твое дело, балда!»

— Константин Семенов, вы подтверждаете слова брата?

— В Брянске я этого не говорил. А на картину посоветовал посмотреть просто так.

— А где вы указали Владимиру Семенову место убийства вашей жены?

— Когда он приехал в наш город, семнадцатого, я встретил его на вокзале. Там я сказал ему о месте встречи с Ниной, а не убийства.

— А почему не дача была местом встречи? Зачем нужно было ориентировать на сосновую рощу? — спросил следователь.

— Там очень хорошо.

— А почему местом встречи не могла быть ваша городская квартира? Почему вы выбрали Березовое?

— Мне казалось, что там Владимиру легче будет ее уговорить. В мое отсутствие.

— А зачем вообще нужна была эта встреча в лесу? Неужели вы действительно полагали, что Владимир Семенов сможет лучше вас повлиять на Нину Андреевну? — задал вопрос до сих пор молчавший прокурор области, все время не сводивший испытующего взгляда с бывшего управляющего.

— Ну, в крайнем случае, он мог и припугнуть ее немного, Иван Филиппович.

— Чем? — резко спросил прокурор.

На этот вопрос Петров-Семенов не ответил.

— Что было дальше, Владимир Семенов? — спросил Коваль.

— На городском вокзале он мне сказал только, что в Березовом, на соседней даче, лежит на куче угля молоток и чтобы я его обязательно взял.

— Значит, уже было решено убить именно этим молотком?

— Вроде бы…

— Константин Семенов, вы подтверждаете эти слова?

— Нет. Ничего не было решено. На вокзале я говорил примерно то же, что раньше.

— Что именно?

— Чтобы там, на поляне, в роще, где мы были в праздничный день, он поговорил с ней, чтобы убедил ее во имя всего хорошего, что было в нашей жизни, не позорить меня.

— То есть ваш брат сам догадался взять молоток во дворе у Сосновского и положить убитую под яблоней именно в той позе, в какой изображена она на картине? Так?

— Не знаю. Может быть, и сам.

— Константин Семенов, вы ведь взрослый человек. Зачем же глупости говорить? — заметил Коваль.

— Я правду говорю! — вскричал бывший управляющий и внезапно вскочил. — А вы не подсказывайте, Коваль! — Огромный, грузный, он сделал несколько шагов к столу и обратился к прокурору области: — Кому вы больше верите — мне или этой фашистской шкуре, полицаю?!

Прокурор не ответил.

— Сядьте, — приказал подполковник.

— Не бойтесь! Не укушу, — зло проворчал Петров-Семенов.

— Сядьте! — еще строже приказал Коваль, и подследственному пришлось подчиниться, но теперь он сел совсем рядом с братом и глянул на него с нескрываемой ненавистью.

Маляр съежился и отодвинулся.

— В эту же ночь, девятого мая, Константин уехал из Брянска домой, — продолжал он. — Сказал, чтобы я был через неделю, утром семнадцатого, и дал мне двадцать пять рублей на дорогу. Обещал встретить на городском вокзале. Я так и приехал.

— Как вы были одеты, что у вас было в руках? — спросил Коваль.

— Одет я был в черный костюм, в синюю с белой полоской рубаху, в руке корзина была.

— А в корзине что?

— Бутылка спирта. И еще ацетон.

— Вы подтверждаете, Константин Семенов?

— Да. Но еще и ручка торчала.

— Какая ручка? От чего?

— Не знаю. Никакой ручки в корзине не было, — возразил маляр. — Две бутылки, больше ничего.

— А зачем ацетон? — спросил Коваль.

— Чтобы пятна крови вывести, если на одежде будут.

— Константин Семенов, вы подтвердили, что видели в корзине эти бутылки, — сказал следователь. — Как вы тогда думали, зачем взял с собою ацетон ваш брат?

— Я не знал, что это ацетон.

— В котором часу вы приехали на городской вокзал? — спросил Коваль маляра.

— В восемь пятьдесят утра. Брат меня встретил. Сказал, чтобы я ехал электричкой в Березовое, там подождал в лесу, а в час дня чтобы на дачу пришел. Туда, мол, он и Нинку пришлет. На этом разговор наш кончился. Константин еще раз напомнил мне про молоток и поехал на работу, а я остался ждать электричку. Приехав в Березовое, я побыл немного в лесу и пошел к даче. Когда проходил мимо соседа ихнего, увидел во дворе кучу угля, а на ней молоток. Я вошел во двор и взял его.

Прокурор открыл сейф и достал оттуда два молотка.

— Какой? — спросил Коваль.

Маляр уставился на один из них — почерневший от угольной пыли и влаги, отшатнулся и издали ткнул пальцем:

— Этот. Справа.

— Константин Семенов, вы подтверждаете встречу с братом на вокзале семнадцатого мая в восемь пятьдесят?

— Да! Да! Да! — закричал бывший управляющий, снова вскакивая со стула. — Подтверждаю, черт возьми! Но только прекратите это! Прекратите! Я не могу больше! Я устал…

— Хорошо, — сказал прокурор, — сделаем перерыв. Сядьте и подпишите протокол.

— Дайте закурить, — попросил Петров-Семенов и, жадно затянувшись сигаретой, принялся читать страницы протокола.