"Катажина Грохоля. Заявление о любви " - читать интересную книгу авторарывком, когда его руки привлекают ее к себе. Словно лопается, разрывается
застежка "молния" - и все свободно выплескивается наружу. Итак, сначала кожа. И уши. Они становятся слишком большими, слишком. Ты вся превращаешься в слух. Закрученная ушная раковина распрямляется, и каждый звук проникает через ее темные коридоры прямо к перепонке, каждое движение воздуха умножается и повторяется многократно, даже недоговоренность или затаенное дыхание отзываются эхом. Биение сердца возвращается двойными ударами, один накладывается на другой, и ухо начинает жить своей жизнью. И вкус меняется. Апельсины наполняют рот оранжевым цветом, и он стекает туда, откуда все начиналось, откуда пришли предвосхищение и согласие. Язык пробует и распознает кусочки мякоти, разделяет волокна, разрывает прозрачную пленку, высвобождая оранжевые капли, лопающиеся под его прикосновением и безмерной сладостью омывающие рот. Ты пахнешь апельсиновой страстью. Ноги раздвигаются сами собой, устремляясь навстречу желанию. Начало твоей любви - тебе мало касания другого тела - это волна. Волна нежно омывает нарастающее желание, и вот уже... Но еще рано. Волна обнажает тайник, порабощает, рвется в тоске, а сердце своим потаенным ритмом поддерживает тебя, помогая продержаться еще и еще, изо всех сил спеша тебе на помощь. Ты дрожишь - вот ангел влажным крылом ласкает твои члены, готовя к наслаждению, безудержному, не подчиняющемуся твоей воле. Тебе больше не ладони, это желание, что она думала утаить, но он принимает этот дар как естественную красоту, воплощение его страсти, не стоит прятаться, ибо, раз пожертвованная, дань вернется к тебе десятикратно в пульсирующем ритме наслаждения. И эта волна все поднимается и несет выше и выше, но ты не знаешь, куда она тебя выбросит. И когда ты уже не в силах об этом думать, потому что сама обращаешься в эту воду, а он - в ее берега, - вот тогда и вспыхивает свет. И ты уже знаешь, что происходящее подобно распахнутой двери, в которую ты тщетно стучалась многие годы, а она всегда была открыта, надо было лишь войти, и ты знаешь, что эта дверь не чужая - она ведет в твой дом. Это ей было уже известно. И она терпеливо ждала его все эти месяцы, когда он дробил на камни дни, дни, отмеряемые киркой. Одинокими ночами ее охватывала безжалостная тоска. Светлевшее на рассвете небо вплывало в спальню, а она, ворочаясь с боку на бок, касалась рукой груди, и кожа обжигала, словно чужая. Она вставала, умывалась холодной водой. Рассвет настигал ее в кухне - она склонялась над дубовыми половицами, которые дважды в неделю оттирала с мылом. До воскресенья так далеко! Неделя окрашивалась в разные оттенки - понедельник, вторник, среда, четверг, пятница и суббота были бледным белесым рассветом, и лишь воскресенье расщепляло этот свет на все цвета радуги. Каждое воскресное утро она рождалась заново. Волосы начинали жить своей жизнью. Всю неделю сплетенные в косу, теперь они наконец дышали свободно и, выпущенные на волю, переливались на спине, как лист серебристой жести. Глаза широко распахивались и блестели, подобно капелькам ртути. Плечи несли груз |
|
|