"Ольга Громыко. Год Крысы. Путница (первые 5 глав)" - читать интересную книгу автора

творожных лепешек, главного угощения за поминальным столом. Каждая хозяйка
норовила расстараться, чтобы гости налегали именно на ее кушанье: по
поверью, с творожниками-дорожниками из избы уходили мелкие беды - чем больше
съедят, тем больше уйдет. Сыпали в тесто и мак, и сушеные сливы, и виноград,
и даже медьки в середку запихивали, кто побогаче. Не у всех, конечно, такое
объедение выходило - теми, что Колай принес, впору гвозди заколачивать, - но
покойной все равно почет. В веске-то почти все друг другу родня, даже Сурок
на похороны собирался, хоть и не мог припомнить, в каком колене Шула ему
теткой приходилась.
К полудню худо-бедно управились и столпились у осиротевшего бабкиного
дома. Это пущай савряне своих покойников по двое суток в избах держат,
мертвечиной дышат. А нам-то чего ждать? Душа с последним вздохом отлетела,
ну так и тело надо поскорей прибрать, дабы кто другой, недобрый, в него не
залез. У белокосых, говорят, из-за их дурацких обычаев беспокойники наравне
с живыми ходят, и не отличишь, покуда смердеть не начнут.
Ближе к крылечку стояли беременная Фесся и две весчанки с младенцами на
руках: считалось, что пронесенный Мимо покойник забирает с собой золотуху,
ночные крикухи и прочие детские хвори. Рядом толпились мальчишки с мешочками
толченой горчицы; ее пустят в ход лишь на обратном пути, но похороны для
весковой детворы тот же праздник: тут тебе и гулянье, и угощение, и песни.
Разве что смеяться нельзя, поэтому мальчишки только пихали друг друга
локтями и перемигивались.
Последними вернулись с жальника потные, перепачканные землей батраки.
Рубахи у обоих были обвязаны вокруг пояса, рожи красные от усталости, и
бабки сердито зашикали: что за непотребство перед ликом смерти, а ну живо
ополоснитесь и оденьтесь! С хозяина своего пример берите: во всем чистом,
хоть самого хорони, и в глазах скорбь вселенская...
Вид у хуторянина действительно был печальный донельзя. От сделки,
которая могла принести ему сто златов навара - или разорить на триста, -
пришлось скрепя сердце и скрипя зубами отказаться. Никакого обеспечения у
Суркова подельника не было - только рисковый план, такой дерзкий, что мог бы
сработать. Но подписываться на него без одобрения видуньи хуторянин не
отважился (таких дураков, чтоб за сотню в омут с головой кидаться, во всем
Ринтаре едва ль пара штук найдется!). С путником советоваться тоже не
хотелось - дельце-то не слишком законное, как бы наместнику не донес. Так
что оставалось только мрачно сопеть, в ожидании выноса бабкиного тела
подсчитывая упущенные барыши.
Но интересно, куда же подевалась эта негодная девчонка?!

* * *

Ночью Жар спер у цыган гитару, за что теперь получал жуткий разнос.
Причем цыгане уехали еще затемно, и догонять их с извинениями, как
настаивала Рыска, было поздно. Пришлось двигаться своей дорогой, изнемогая
под гнетом совести, которой у девушки, как всегда, хватало на троих.
- Вот скажи, - кипятилась она, неосознанно попинывая Милку в бока,
отчего корова все ускоряла и ускоряла шаг, в конце концов перейдя на рысь, -
зачем она тебе вообще понадобилась?!
Вор и сам не очень хорошо это понимал и лишь виновато разводил руками.
Незамысловато щипать струны он умел, однако на кой гитара в дороге, если ты