"Василий Семенович Гроссман. Несколько печальных дней" - читать интересную книгу автора

Вновь затрещал телефонный звонок. Это говорил нарком.
- С приездом тебя. Хорошо, что вернулся... Мне сказал только что
Чепетников... Завтра? Завтра мне в Кремль... Я понимаю... В одиннадцать...
Никак не больше пятнадцати минут... Ну, отдыхай, отдыхай.
А еще через несколько минут позвонил старый товарищ - Мохов.
- Приезжай, брат, тут ты увидишь одну высокую белокурую даму, - сказал
Григорий Павлович, зная, что Мохову нравится Матильда.
Плохое настроение прошло. Григория Павловича привели в обычное возбуждение
эти один за другим раздавшиеся телефонные звонки. Приподнятое, "московское"
чувство, когда кажется, что ты всем нужен, что нет пустоты вокруг тебя.
В ожидании он вытащил из ящика стола груду старых фотографий. Во времена
гражданской войны снимались в шинелях и в буденовках, должно быть, оттого,
что всегда ездили. И снимались очень часто, верно, оттого, что легко
завязывалась дружба и часты были разлуки. Рассматривая фотографии, Григорий
Павлович всегда волновался. Лишь двое из его многочисленных армейских друзей
жили в Москве - Димка Мохов и Абрашка Гуральник. Он рассматривал фотографии
товарищей, важно опиравшихся на шашки. Иных уж не было на свете, иные были
далече. Чего только не пришлось перенести им - голод, пулеметный огонь
белых, вероломство бандитов, сыпняк... И сражались они в возрасте, когда
современные молодые люди едва начинают посещать спектакли и фильмы, на
которые допускаются дети старше шестнадцати лет.
Нынешние снимки были светлее и все относились к курортным временам: группа
из санатория "За индустриализацию", или "Имени Семнадцатого партсъезда";
Теберда, Гагры, Сочи. Снимались на мраморных ступенях, подле кактусов в
каменных вазах, на террасах, в плетеных креслах, на берегу моря. Странно
было: эти лежащие на пляже полнотелые люди когда-то тоже ходили в
буденовках, с маузерами и шашками на боку.
Особенно было приятно вспомнить прошлое, когда приезжали Мохов и Абрашка.
Парням в шинелях было девятнадцать лет, а молодой Советской республике всего
лишь полтора года. Сколько наивных мыслей было у них, какая подчас смешная
путаница происходила у них в головах! Но как убежденны и мужественны были
они, не колеблясь отдавали жизнь за революцию.
Он любил то ушедшее время, но, пожалуй, не меньше любил он свое настоящее,
пору зрелости, пору, когда Советской республике шел двадцать третий год.
Обстановка суровой московской деловитости, ощущение силы стали необходимы
ему, звонок из гаража по утрам, бесшумный ход автомобиля, негромкий голос
секретаря, доклады, заседания, споры; его радовало, что за время его работы
в наркомате построены комбинат и два мощных завода. Стоило уехать на
несколько недель из Москвы, как он начинал тосковать. И в нынешнюю поездку
обратная дорога казалась бесконечной - в ноябрьском сумраке плыла мимо окон
равнинная мокрая земля. Скорей бы увидеть быстрые людские толпы, рубиновые
блики светофоров, проехать по Красной площади, где в сиреневом вечернем дыму
стоит Василий Блаженный.
Первым приехал Чепетников.
Чепетникова выдвинули на работу в наркомат в начале 1939 года. Раньше он
работал в Татреспублике. Лобышеву казалось, что Чепетников холост, живет в
общежитии и по вечерам чистит ваксой ботинки, а потом сидит на койке и
читает журнал "Спутник агитатора". Когда Чепетников заболел, Лобышев
навестил его; оказалось, что в двух комнатах Чепетникова живут жена, трое
детей и дед, спавший на диване в столовой в валенках и ватной кацавейке.