"Василий Гроссман. Цейлонский графит" - читать интересную книгу автора

красавица на фабрике, на которую приходили каждый день молча смотреть
молодые инженеры Анохин и Левин, и которой Кругляк ежедневно со вздохом и
угрозой говорил. "Ох, товарищ Колесниченко, если б вы только не были
лаборанткой в моей лаборатории"... - находила, что нового химика портят
синие губы. "Я бы, кажется, умерла", - говорила она подругам. Кузнецова и
Мензина были согласны с ней. И только старшая лаборантка, толстая Митницкая,
носившая пенсне, считала, что индус замечательно красивый и интересный. Она
даже рассердилась на Колесниченко и назвала ее мещанкой.
Лаборанты и рабочие, работавшие на экспериментальной установке, курили
толстые папиросы индуса, говорили ему "ты" и сразу решили, что он хороший и
совершенно "свой" рабочий парень.
Кругляк подбегал к нему, стремительно говорил:
- Ну как? Все хорошо? Вы не думайте, что я вас буду долго держать на
контроле. Скоро займемся настоящим делом, - и снова убегал.
Ему хотелось поговорить с индусом, расспросить, есть ли в Индии
трамваи, хорошие ли там женщины, много ли там заводов и как они работают,
пьют ли там водку, не думают ли англичане построить карандашную фабрику на
базе цейлонского графита, можно ли использовать слонов для внутризаводского
транспорта. Все эти вопросы мелькали у него, когда он подходил к новому
химику, но он не успевал их задать.
Голова Кругляка была полна динамита. Он вмешивался в работу всех цехов,
занимался переоборудованием станков, хотя это к химии не имело ни малейшего
отношения, вел одновременно двенадцать исследовательских работ, с
удивительной быстротой находя отечественные заменители для исчезнувших с
рынка импортных красителей; единственный человек на всей фабрике, он знал
особенности каждого станка и аппарата; он ругался с начальниками цехов,
читал лекции, шептался с мастерами, бегал к директору, звонил по телефону в
трест и наркомат. На каждом заводе-поставщике у него были свои
парни-инженеры, с которыми он вместе кончал институт, вместе выпивал и
шатался вечерами по Тверскому бульвару. Все они теперь работали начальниками
цехов, заведующими лабораториями, техническими директорами, все веселые,
молодые ребята, любившие Кругляка так же, как и он их любил. Поэтому, когда
коммерческий отдел не мог чего-нибудь достать, "добывалы" уныло шли в
лабораторию и просили Бориса Абрамовича позвонить на проклятый "Клейтук",
который не дает желатина, несмотря на письма из треста и наркомата. Да,
ничего удивительного не было в том, что Кругляк не успевал поговорить с
новым химиком.
Один человек в лаборатории относился к новому химику с особенным
чувством: уборщица Нюра. Это была маленькая, косоглазая женщина, тихая и
измученная. Жена непутевого человека, от которого она родила трех детей,
Нюра содержала на свое крошечное калованье не только детей и старуху-мать,
но и мужа.
Муж Нюры, широкогрудый парень, носивший под пиджаком выцветшую
фиолетовую майку, не был пьяницей или хулиганом. Он интересовался в жизни
только футболом, два раза он зайцем ездил в Харьков смотреть матчи, и хотя
возвращался из этих поездок с видом человека, перенесшего сыпной тиф, снова
собирался поехать в Одессу. Он обладал большим добродушием и всегда смеялся,
когда старуха-теща по вечерам молилась богу и просила его отправить зятя на
Соловки.
Кругляк знал семейные обстоятельства Нюры, знал, отчего ей постоянно