"Василий Гроссман. Цейлонский графит" - читать интересную книгу авторастержней 2Н и ЗН у них получались стержни, годные только для школьного и
конторского карандашей. - Знаешь, Шперлинг, - говорил Кругляк, щупая глину, которой были обмазаны тигли, - если и на этот раз не получится, напьюсь вместе с тобой. -- Ему сделалось смешно, и он рассмеялся: - Со мной это случается часто и без неудачного обжига, но теперь я напьюсь и приду вместе с тобой плакать в контрольную будку. - Ganz moglich, - ответил Шперлинг и высморкался на зеркально-серые от графита плиты пола. А уборщица Нюра в это время сидела на своем ящике и читала. Ей не хотелось идти домой. В лаборатории после гудка было тихо, - через громадные окна входило столько света, что рабочий зал был точно залит какой-то очень светлой и легкой водой, бутыли с цветными растворами светились на рабочих столах и казались приветливо улыбающимися красными, желтыми и оранжевыми лицами. Нюра сидела среди этих веселых, широко глядящих стеклянных рож и читала толстую книгу из фабричной библиотеки, перелистывала замусоленные сотнями молодых и старых рук страницы, пестрые от графита, красок и масла. Как она печалилась, когда умирал красавец Болконский! Бедная девушка Наташа, сколько беды и горя пережила она на этом свете! Ей тоже нелегко жилось, уборщице Орловой, и она горевала и радовалась над книгой правды, лучшей из книг. А потом она поглядела на химика. Нюра видела, как он открывал шкафы, в которых Кругляк собирал коллекцию образцов сырья, вынимал коробки и банки. Ей хотелось подойти к нему и сказать что-нибудь хорошее. Может быть, ему плохо живется, за ним, наверно, Она со вздохом посмотрела на ходики и начала собираться: выключила муфель, закрыла краны. Потом, уже надев кофту, она потушила примус, гревший перегонный куб, и примус, погасая, хлопал синими крылышками пламени и так жалобно свистел, точно ему не хотелось кончать свою работу. - Николай Николаевич, ключ на полке, за бутылью, - сказала Нюра. Тогда индус остался один. Он рассматривал образцы сырья, щупал их, взвешивал на руке, глядел на них, то приближая, то отдаляя глаза от банок, коробок и ящиков. Сколько замечательных, чистых красок! Он читал в английском журнале, что на "Baden, Soda, Anilin Fabric" создали столько тонов и оттенков, что цветовая лавина, катящаяся по земле, не составляла и половины того, что сделали германские химики. В этих нескольких сотнях коробочек, умещавшихся на трех полках, был весь мир красок: восходы и закаты солнца, луна, поднимающаяся из-за темных гор, море, арктические льды, леса жарких стран. Ему нравилось рассматривать все эти анилины и лаки - черные, фиолетовые, гремяще красные, нежно-лимонные и оранжевые. И названия их нравились ему: бриллиант-грюн, метилвиолет, родамин, фенолфталеин, эозин. Эти сложные названия ему было почему-то легче произносить, чем обычные английские, а особенно французские слова. - Родамин, родамин... - несколько раз повторил он. Потом новый химик перешел к другому шкафу. Какое удовольствие смотреть и нюхать, щупать, гладить все это! |
|
|