"Елена Грушко. Голубой кедр (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

чувствуя, что больше всего на свете хочет сейчас лечь и уснуть - чтобы
проснуться дома.
Интересно, что теперь в городе? Здесь он уже трое суток, если не
больше. Сбился со счету. Конечно, его хватились. Но на помощь рассчитывать
не приходится. Разве что в бреду может прийти кому-то озарение искать его
здесь, в тайге, на этой забытой богом речушке, под завалом...
А вдруг вернется Игорь? Спохватится - и вернется? И Лебедев со
страхом подумал, что поведение Игоря он предсказать не может и решительно
не знает, чего от него ожидать. А ведь знакомы уже несколько лет. Близкими
друзьями никогда не были, но пуд соли точно съели в одних компаниях,
поговорить любили, поспорить, в шахматы перекинуться. С Игорем было всегда
интересно. В кругу приятелей его называли фонтаном, фейерверком. Был он
удивительно начитан, скор на слово, до невероятности общителен - душа, что
называется, любого общества. Называли его ласково и небрежно: Игорешка.
Вот уж сколько лет... Николай считал его очень талантливым оператором, да
и не он один так полагал. Пожалуй, это была самая талантливая камера на
всем Дальнем Востоке. Особенно удавались Игорю крупные планы. Вместе с ним
зритель словно бы заглядывал в душу человека на экране. Лебедев отчетливо
помнил, как сжалось его сердце, когда в небольшом сюжете, отснятом Игорем
для дежурной телепередачи о строителях ЛЭП, он увидел бульдозериста,
машину которого тянула в себя марь...
Камера медленно поднималась по рычагам управления, и темные пальцы,
стиснувшие их, казались продолжением металла, такое напряжение читалось в
окаменевших суставах, надувшихся венах. Парень медленно проталкивал вперед
рукоять, одновременно поднимаясь на сиденье, и казалось, за искусственно
подобранными шумами слышен не только рык измученного мотора, но и треск
клетчатой рубашки на напрягшемся плече, и сдавленная ругань, и даже
першило в горле от синей гари, окутавшей машину, и вот уже разрослось на
весь экран почерневшее лицо, и не то капля пота, не то слеза бессилия
поползла по лицу, парень досадливо дернул щекой...
План сменился широкой панорамой просеки, утыканной вышками ЛЭП, и
Лебедев спросил потом Игоря: <А тот парень - он выволок свой бульдозер?>
Игорь поднял брови: <Да я откуда знаю? Я дальше поехал, на другой объект>.
Иногда Лебедев завидовал Игорю. Казалось, тот всегда твердо знает, о
чем хочет поведать зрителю, и знает даже больше, и всегда верит в высокий
смысл своих фильмов и даже небольших сюжетов. А Лебедева как раз мучило
то, что за всеми его <заметками> - этим презрительным словом он последнее
время называл все, что писал, - нет ничего, кроме сообщения о факте. Ну,
живут люди в далеком от Москвы краю... Ну и что? Гордиться экстремальными
условиями? Нанизывать эпитеты? А чью душу это всколыхнет?
Иногда Лебедев заставлял себя писать с таким трудом, что ему
казалось, будто он идет по некоему запретному пути. И там, в конце, что-то
брезжило. Какая-то цель. Но какая? И какая цель была у Игоря Малахова? Да,
он безумно влюблен в свою работу - сегодня это еще раз подтвердилось...
А ведь Игорешку недолюбливают, подумал Лебедев. Его считают недобрым.
И не столько за меткое и порою неприятное словцо, которое он умел, да уж,
умел отпустить, сколько за то, что, заботясь о сиюминутном эффекте, мог
сказать о человеке что угодно. И потом, сияя улыбкой, вскользь извиниться,
словно речь шла о пустом, неважном. И тут же перевести разговор так, что
вот уже и собеседник, только что сердечно обиженный на Игоря, смеется,