"Игорь Губерман. Вечерний звон " - читать интересную книгу автора

еврея. (Пошлое донельзя это слово, разве что с патриотизмом и романтикой оно
сопоставимо по затасканности, но замены я пока не подыскал.) И на нас с
Окунем эта духовность обрела живые очертания. Он сочинил экскурсии, в
которых мы с Окунем были приглашенные эксперты. Мы отправились в Европу
платным приложением к экскурсоводу из конторы. Саша Окунь должен был
рассказывать о художниках, повсюду живших в разные времена, а я - о
писателях и авантюристах. Окунь был в материале изначально, я же тщательно и
скрупулезно готовился. Мы побывали в южной Франции, в северной Италии, в
Испании и Нидерландах. После прекратились эти дивные поездки: то ли снова
подувял уставший бес, а то ли (что скорей всего) - печально выявилась хилая
доходность всей затеи. И еще последняя поездка получилась с непредвиденной
накладкой: в некоем городе Голландии две бедные старушки оказались не просто
в одном номере, но и в одной постели. И одна из них присутствие духа
сохранила, царственно сказав другой наутро, что теперь она готова на ней
жениться, но вторая юмора не оценила. И какие-то последовали письменные
жалобы. И все закончилось, хотя довольных было больше, чем жалеющих. А на
наш с Окунем просветительский гонорар мы еще и жен возили, что в моем лично
возрасте равносильно исполнению супружеского долга.
Спустя года приятно вспоминать о тех кромешных ситуациях, из коих
вывернулся с честью и достоинством. Так было у меня во время поездки по
Франции. Нам предстояло посетить город Ареццо, в котором много лет провел
Франческа Петрарка. Говорить о нем, разумеется, должен был я. И я отменно
приготовился к почти часу автобусного повествования: три листа выписок о его
биографии лежали у меня в чемодане с самого отъезда. Я даже два его сонета
переписал, чтоб иллюстрировать историю пожизненной любви к Лауре. А когда
настало мое время и уже я сел в автобусе за микрофон, то обнаружил, что
листочки взять я взял, но, к сожалению, не о Петрарке. У меня там было много
всяких заготовок, потому что я старательный, ответственный и обязательный
человек. А микрофон включил я машинально, за спиной моей уже повисло
доброжелательное ожидающее молчание.
Я ненадолго отвлекусь, поскольку от коллеги Яна Левинзона слышал как-то
дивную историю о девчушке, попавшей в такую же ситуацию на экзамене.
Приятель Яна принимал у будущих филологов экзамен, а второй вопрос в билете
у девицы этой (первого она не знала начисто) был такой: "Творчество
польского поэта Мицкевича". В отчаяние впав, а оттого - во вдохновение,
девица бойко и развязно заголосила:
- Поэт Мицкевич был поляком и потому писал по-польски. Он так хорошо
писал, что если бы он был венгром, то его, конечно же, любили бы все венгры,
но он был поляк и его любили все поляки...
Учителю все стало ясно, только двойку ставить не хотелось, и поэтому он
ласково сказал:
- Мне все про вас понятно, я вам дам последний шанс: скажите мне, как
звали поэта Мицкевича, и я вам ставлю "удовлетворительно".
Девица медленно и вдумчиво ответила:
- Так ведь его по-разному звали. На работе по-одному, а дома
по-другому, а друзья...
Сам преподаватель стихи Адама Мицкевича любил не слишком, отчего решил
помочь хитрожопой бедняжке.
- Я вам подскажу, - сурово сказал он, - как звали первого мужчину?
И лицо девицы расцвело пониманием.