"Игорь Губерман. Вечерний звон " - читать интересную книгу автора

надевался пластиковый пакет, секретарши работали на компьютерах и улыбались,
вас увидев. Первое посещение стоило довольно дорого, поэтому там было пусто.
Усадив меня в удобнейшее кресло и слегка немедля опрокинув, чтобы сам не
вылез, три стосковавшихся врача окружили его, глядя мне в рот, как
золотоискатели - в промывочный лоток.
- Пять передних нижних надо вырвать сразу, - с нежностью сказала
моложавая блондинка сильно средних лет.
- Мы вам вживим в десну полоску стали, - пояснила с той же нежностью
блондинка помоложе, - а на нее навинтим новенькие зубики.
- А я бы перед тем, как вырвать, ультразвуком их почистила, -
мечтательно сказала первая. Но засмеяться я не мог. Блондинка помоложе
улыбнулась. И коллегиально, и конфузливо.
- Сперва надо разрезать очаг воспаления, - сказал худой мужчина в
толстом свитере, бестактно оборвав мечты и звуки. - Идемте в мой кабинет.
Неловко уползая с комфортабельного полуложа, я благодарственно и
виновато улыбнулся двум разочарованным коллегам. Моложавая и помоложе
смотрели мне вслед, не оставляя надежды. Как две лисы - на упорхнувшую
птичку.
Я уселся в кресло, стараясь не смотреть в сторону шкафчика с аккуратно
разложенными пыточными инструментами. Хирург неторопливо надевал халат.
Бедняга, он уже уверен был, что я не ускользну.
- Доктор, - произнес я вкрадчиво и проникновенно, - я себя пока что
резать не дам. Попробуйте антибиотики. А если не помогут, то я завтра к вам
приду и сдамся.
- Но завтра я не работаю, - растерянно возразил молодой энтузиаст. Меня
восхитила его римская прямота, но улыбаться было очень больно.
- Потерплю до послезавтра, - согласился я. - Какие-нибудь дайте мне
антибиотики покруче.
Температура накануне у меня была - тридцать девять. А уже назавтра -
тридцать восемь. И таблетки, утоляющие боль, немедля стали помогать. Я знал,
что страх перед хирургическими инструментами весьма целебен моей трусливой
натуре, но что настолько - не предполагал. Через неделю все прошло. Осталась
только легкая неловкость перед юным эскулапом, понапрасну меня ждавшим с
острым скальпелем в руках, и восхитительная жажда выпить.
После такого перерыва нету ничего прекраснее холодной водки, а плоть
соленого груздя повергла меня в острое блаженство. Я аж засмеялся от
нахлынувшего чувства возвращенной жизни. И немедля вспомнил чью-то
замечательную мысль о том, что если человек действительно хочет жить, то
медицина тут бессильна. Снова мог я выпивать и путешествовать.
Кем я хочу стать, когда вырасту, я осознал довольно поздно - шел уже к
концу седьмой десяток лет. Но все совпало: я всю жизнь хотел, как оказалось,
быть старым бездельником и получать пособие на пропитание, не ударяя палец о
палец. У старости, однако, выявилась грустная особенность: семь раз отмерив,
резать уже не хочется. Поэтому за книгу принимался я не раз, однако же,
прикинув главы, остывал и все забрасывал. Правильно сказал когда-то
неизвестный древний грек: старость - это убыль одушевленности. Остатков, что
питали мой кураж, на книгу ощутимо не хватало. Пока судьба не подарила мне
запевку столь достойную, что больше я увиливать не мог. Раз ты уж начал, -
как шепнула мне в далекой юности одна подруга. (Дивная была светловолосая
девчушка. В молодости ведь евреи любят блондинок, ибо еще надеются слиться с