"Дэвид Гудис. Любимая женщина Кэссиди " - читать интересную книгу автора

дверь, он поднялся, потер голову, где от удара первой бутылкой вскочила
шишка, и полез в карман за сигаретой.
Сигареты не нашлось. Он бесцельно обошел комнату, обнаружил бутылку, в
которой осталось виски на пару глотков, поднес к губам, выпил залпом. Потом
пристально посмотрел на дверь спальни.
Ощущение смутного беспокойства укоренялось в душе, росло, обострялось,
становилось пронзительным. Он знал, что разочарован незавершенностью битвы.
Конечно, сказал он себе, это не имеет смысла. Но ведь очень мало деталей его
жизни с Милдред имеют смысл. А потом, вспомнил он, абсолютно ничто не имеет
смысла. И все время становится хуже.
Кэссиди пожал плечами. Даже не столько пожал плечами, сколько вздохнул.
Пошел в маленькую кухоньку и увидел дальнейший разгром. Раковина была готова
рухнуть под тяжестью пустых бутылок и грязной посуды. На столе настоящий
кошмар, на полу еще хуже. Он открыл холодильник, увидев жалкие остатки того,
чем надеялся нынче вечером поужинать. Захлопнув дверцу холодильника, ощутил,
как беспокойство и разочарование уходят, а гнев возвращается. На столе
валялось несколько сигарет. Он закурил, сделав пару быстрых затяжек,
позволяя злобе дойти до высшего накала. Достигнув этой точки, ворвался в
спальню.
Милдред стояла спиной к Кэссиди у туалетного столика и, наклонясь к
зеркалу, обводила губы помадой. Она увидела его в зеркале и наклонилась над
столиком еще ниже, выгнув спину и выставив напоказ пышный зад.
- Повернись, - велел Кэссиди.
Она еще сильней прогнула спину:
- Если я повернусь, ты его не увидишь.
- Я и не смотрю.
- Ты всегда на него смотришь.
- Ничего не могу поделать. Он чертовски здоровый, больше мне ничего и
не видно.
- Конечно, здоровый. - Она продолжала подкрашивать губы, и голос ее был
текучим и сладким. - Иначе ты не интересовался бы им.
- Вот тебе кое-что новенькое, - сказал Кэссиди. - Я не интересуюсь.
- Врешь. - Она очень медленно повернулась, изогнув полное тело мощной
плавной волной, и оказалась к нему лицом - крепкая, сочная, немыслимо
сладкая, изысканно пряная. И пока они так стояли, глядя друг на друга,
Кэссиди чувствовал полный покой в комнате, покой в своих мыслях, где
осталось одно лишь сознание присутствия Милдред, ее цветов и линий. Он
пожирал Милдред глазами, смаковал ее с перехваченным горлом, где словно
ворочалось что-то тяжелое, не давая дышать. Будь она проклята, говорил он
себе, будь она, черт возьми, проклята, и пробовал оторвать от нее взгляд, но
не мог.
Он видел черные, словно ночь, волосы Милдред, тяжелую беспорядочную
массу спутанных блестящих волос. Видел глаза коньячного цвета с длинными,
очень длинными ресницами. И вызывающе вздернутый, гордый нос. Он изо всех
сил старался почувствовать отвращение к полным, точно фруктовые дольки,
губам, к выставленной напоказ и сводящей с ума необъятной груди, торчащей,
нацеленной на него, как орудие. Он стоял и смотрел на женщину, на которой
был женат почти четыре года, с которой каждую ночь спал в одной постели, но
видел сейчас не супругу. Он видел жестокий, кусачий объект невыносимо
навязчивого желания.