"Вячеслав Жуков (Джеймс Гудвин). Сердце дурака" - читать интересную книгу автора

тупости - с другой. Но, думаю, не надолго, вот только допью свое пойло,
залимоню глаза и прикорну у материнской груди нашей самой... демократии. Выпей
за меня, выпей за свое здоровье. Это верное средство против скуки, да и против
нас самих. Не увлекайся этим, дружок, как бы тебя не пинала жизнь, хотя бы из
чувства противоречия. И спаси тебя господь от равнодушия, лени и меланхолии, а
подлость тебя сама найдет. Аминь.

И Гудвин, не прощаясь, довольно бодро протопал на выход, заказав мне по
пути литровый бокал лимонного сока. Равнодушная соседка не вынесла долгого
ожидания и одиночества, и, видимо, находясь под впечатлением его логики,
рванула за ним, слегка обернувшись у дверей. Но меня устраивала дармовая
выпивка, и я навязываться к ним в компанию не стал. Вскоре ко мне причалила
другая птичка, которой я скормил нетронутое пиво, поцеловал в щечку и тронулся
в путь.

Вечер. Холодный дождь смыл весь туман, обнажив каменный остов огромного
города, подрумяненного в покойницкой рекламной зари. Нескончаемое море
соблазнов сулили сияющие надписи в выси, но я к ним быстро привык после того,
как чуть не расшиб лоб, изучая рекламу противозачаточных средств. В общем, все
складывалось как нельзя лучше. Я был включен в список студентов первого
семестра, обеспечен неплохим жильем из двух просторных комнат, выходящих
окнами в пригородный сад, наличной суммой в размере ста с лишним талонов и
оптимизмом, положенным мне в этом возрасте. Я шел по скользящему вниз
тротуару, насвистывая немудреный мотивчик песни-однодневки, и желал себе хотя
бы таких же успехов в ближайшие пару веков. Но я не особенно пыжился, понимая,
что время и люди преподнесут мне еще немало сюрпризов, наверняка более
неприятных, чем нужных мне. Поэтому я, несмотря на свой бесшабашный вид, был
готов в меру своей подготовки дать отпор окружающим нас соблазнам и злу,
помогая Джеймсу Гудвину в его проповедческой миссии укрепления духа в
собственном лице. Где-то он сейчас, бедняга, мается? В роскоши собственной
виллы, у семейного очага, в окружении близких друзей? Представляю, как он
заморил их своими антиобщественными разговорчиками, пессимизмом и
антиалкогольной болтовней. То-то он боится выходить в люди без грима и в
парадном барахле. Да, не всякий его поймет. Тем паче, что большинство вообще
не понимает никого, и не желает понимать. Сложно ему, недотепе, разве что
остается книжки кропать. Вот только те, кто развел этот бардак, его бредней в
упор не читают, а те, кто читает, императорами не станут, и ничего не смогут
изменить. И подбадриваемый этими веселенькими мыслями, я рванул по
распрекрасной Гороховке в дежурный кинотеатр, где два сеанса подряд любовался
Бондом Д. в боевике "Секретная служба": уж он-то знал с какой стороны смотреть
на мир.

Около полуночи я возвращаюсь к себе. Осторожно, чтобы не разбудить
вахтера, поднимаюсь на второй этаж, вхожу в комнату. Дождь стучит по
подоконнику, по стеклу протянутых к листьям рук, размывает уставшее тело,
наконец, уходит вниз.


В небе с бриллиантами