"Виктор Мари Гюго. Отверженные (полностью)" - читать интересную книгу автора

туалетные принадлежности, свидетельствующие о том, что здесь живет человек,
не утративший светских привычек; еще две двери: одна возле камина - в
молельню, другая возле книжного шкафа - в столовую; набитый книгами шкаф со
стеклянными дверцами; облицованный деревом камин, выкрашенный под мрамор,
обычно нетопленный, в камине две железные подставки для дров, украшенные
сверху двумя вазами в гирляндах и бороздках, некогда покрытыми серебром и
считавшимися образцом роскоши в епископском доме; над камином, на черном
потертом бархате, - распятие, прежде посеребренное, а теперь медное, в
деревянной рамке с облезшей позолотой. Возле стеклянной двери большой стол с
чернильницей, заваленный грудой бумаг и толстых книг. Перед столом кресло с
соломенным сиденьем. Перед кроватью скамеечка из молельни.
На стене, по обе стороны кровати, висели два портрета в овальных рамах.
Короткие надписи, золотыми буквами на тусклом фоне холста, уведомляли о том,
что портреты изображают; один - епископа Сен - Клодского Шалио, а другой -
Турто, главного викария Агдского, аббата Граншанокого, принадлежавшего к
монашескому ордену Цистерианцев Шартрской епархии. Унаследовав эту комнату
от лазаретных больных, епископ нашел здесь эти портреты и оставил их. Это
были священнослужители и, по всей вероятности. жертвователи - два основания
для того, чтобы он отнесся к ним с уважением. Об этих двух особах ему было
известно лишь то, что король их назначил - первого епископом, а второго
викарием - в один и тот же день, 27 апреля 1785 года. Когда Маглуар сняла
портреты, чтобы стереть с них пыль, епископ узнал об этом, прочтя надпись,
сделанную выцветшими чернилами на пожелтевшем от времени листочке бумаги,
приклеенном с помощью четырех облаток к оборотной стороне портрета аббата
Граншанского.
На окне в спальне епископа висела старомодная, из грубой шерстяной
материи, занавеска, которая с течением времени пришла в такую ветхость, что,
во избежание расхода на новую, Маглуар вынуждена была сделать на самой ее
середине большой шов. Этот шов напоминал крест. Епископ часто показывал на
него.
- Как хорошо получилось! - говорил он.
Все комнаты и в первом и во втором этаже были чисто выбелены, как это
принято в казармах и больницах.
Правда, в последующие годы, как мы увидим в дальнейшем, Маглуар
обнаружила под побелкой на стенах в комнате Батистины какую-то живопись.
Прежде чем стать больницей, этот дом служил местом собраний диньских
горожан. Таково происхождение этой росписи стен. Полы во всех комнатах были
выложены красным кирпичом, и мыли их каждую неделю; перед каждой кроватью
лежал соломенный коврик. Вообще надо сказать, что весь дом сверху донизу
содержался женщинами в образцовой чистоте. Чистота была единственной
роскошью, которую допускал епископ.
- Это ничего не отнимает у бедных, - говаривал он.
Следует, однако, заметить, что от прежних богатств у него оставалось
еще шесть серебряных столовых приборов и разливательная ложка, ослепительный
блеск которых на грубой холщовой скатерти каждый день радовал взор Маглуар.
И так как мы изображаем здесь епископа Диньского таким, каким он был в
действительности, то мы должны добавить, что он не раз говорил:
- Мне было бы не легко отказаться от привычки есть серебряной ложкой и
вилкой.
Кроме этого серебра, у епископа уцелели еще два массивных серебряных