"Виктор Гюго. Анджело, тиран Падуанский" - читать интересную книгу автора

мещанскую, дабы мелочность действующих лиц не повредила обширности замысла;
но вельможную и домашнюю; вельможную - потому, что драма требует величия;
домашнюю - потому, что драма требует правдивости. И дабы удовлетворить
потребность ума, который всегда желает ощутить былое в настоящем и настоящее
в былом, смешать в этом произведении вечное с человеческим, общественное с
историческим. Изобразить попутно, в связи с общим замыслом, не только
мужчину и женщину, не только этих двух женщин и этих трех мужчин, но целый
век, целый климат, целую цивилизацию, целый народ. Воздвигнуть над этим
замыслом, следуя указаниям истории, происшествие настолько простое и
правдоподобное, такое живое, такое трепетное, такое подлинное, чтобы от глаз
толпы оно могло утаить самую мысль, подобно тому как мясной покров скрывает
кость.
Вот что пытался сделать автор этой драмы. Он жалеет лишь о том, что эта
мысль не пришла кому-либо лучшему.
И теперь, ввиду успеха, вызванного, несомненно, самым замыслом драмы и
превзошедшего все ожидания, он считает необходимым изъяснить сполна свою
мысль сочувствующим и просвещенным зрителям, которых каждый вечер привлекает
его произведение и чье любопытство делает его задачу особо ответственной.
Размышляя о запросах общества, которым всегда должны соответствовать
стремления искусства, приходится повторять неустанно, что в наши дни,
больше, чем когда-либо, театр призван поучать. Драма, как то хотел бы
осуществить автор этого труда и как то мог бы осуществить человек
вдохновенный, должна давать толпе философию, идеям - формулу, поэзии -
мышцы, кровь и жизнь, тем, кто вдумывается, - беспристрастное объяснение,
жаждущим душам - напиток, невидимым ранам - бальзам, каждому - совет, всем -
закон.
Само собою разумеется, что требования искусства должны быть прежде
всего и полностью соблюдены. Занимательность, интерес, забава, смех, слезы,
жизненная зоркость, чудодейственная оболочка стиля - все это должно
присутствовать в драме, без чего она не была бы драмой; но для ее
завершенности необходимо также, чтобы она хотела поучать, подобно тому как
она хочет нравиться. Пусть драма вас чарует, но пусть в ней кроется урок,
так, чтобы его всегда можно было обнаружить, если пожелают рассечь это
красивое существо, такое пленительное, такое поэтическое, таксе страстное,
так великолепно облеченное в золото, и шелк, и бархат. В прекраснейшей из
драм всегда должна быть строгая мысль, как в прекраснейшей из женщин есть
скелет.
Автор, как это можно видеть, не скрывает от себя ни одной из высоких
обязанностей драматического поэта. Быть может, он когда-нибудь попытается в
отдельной работе объяснить подробно, что именно он хотел показать в каждой
из драм, обнародованных им за последние семь лет. В виду огромности задач,
стоящих перед театром девятнадцатого века, он чувствует свое глубокое
бессилие, но все же он намерен упорно продолжать начатое дело. Как бы он ни
был мал, может ли он отступить, когда он ободрен сочувствием избранных умов,
рукоплесканиями толпы, чистосердечной симпатией всех выдающихся и
влиятельных представителей современной критики? Поэтому он намерен
настойчиво продолжать; и всякий раз, когда он сочтет необходимым отчетливо
показать всем, в мельчайших подробностях, какую-либо полезную мысль,
полезную для общества, полезную для человечества, он наложит на нее театр,
как увеличительное стекло.