"Виктор Гюго. Эрнани" - читать интересную книгу автора

нею - возглавляя ее - и весь цвет предшествовавшего нам
поколения, все эти мудрые старики, признавшие, - когда прошел
первый момент недоверия и ознакомления, - что то, что делают
их сыновья, есть следствие того, что некогда делали они сами,
и что литературная свобода - дочь свободы политической. Этот
принцип есть принцип века, и он восторжествует.
Сколько бы ни объединялись разные ультраконсерваторы -
классики и монархисты - в своем стремлении целиком
восстановить старый режим как в обществе, так и в литературе,
всякий прогресс в стране, всякий успех в развитии умов, всякий
шаг свободы будут опрокидывать их сооружения. И в конечном
итоге их сопротивление окажется полезным. В революции всякое
движение есть движение вперед. Истина и свобода обладают тем
удивительным свойством, что все совершаемое как для них, так и
против них одинаково служит им на пользу. После стольких
подвигов, совершенных нашими отцами на наших глазах, мы
освободились от старой социальной формы; как же нам не
освободиться и от старой поэтической формы? Новому народу
нужно новое искусство. Отдавая дань восхищения литературе
эпохи Людовика XIV, так хорошо приноровленной к его монархии,
нынешняя Франция, Франция XIX века, которой Мирабо дал
свободу, а Наполеон - могущество, сумеет, конечно, создать
свою собственную, особую национальную литературу". {"Письмо к
издателям стихотворений Доваля". (Прим. автора.)}
Да простят автору этой драмы, что он цитирует самого
себя; его слова так слабо запечатлеваются в умах, что ему
часто нужно повторять их. Впрочем, в наши дни, может быть, и
уместно снова предложить вниманию читателей эти две
воспроизведенные выше страницы. Не потому, чтобы эта драма
сколько-нибудь заслуживала прекрасное наименование нового
искусства или новой поэзии, вовсе нет; но потому, что принцип
свободы в литературе сделал сейчас шаг вперед; потому, что
сейчас совершился прогресс, не в искусстве, - эта драма - вещь
слишком незначительная, - но в публике, потому что, по крайней
мере в этом отношении, осуществилась сейчас часть
предсказаний, которые автор дерзнул сделать выше.
Было в самом деле рискованно так внезапно переменить
аудиторию, вынести на сцену искания, доверявшиеся до сих пор
только бумаге, которая все терпит; публика, читающая книги,
очень отличается от публики, посещающей спектакли, и можно
было опасаться, что вторая отвергнет то, что приняла первая.
Этого не случилось. Принцип литературной свободы, уже понятый
читающим и мыслящим миром, был в столь же полной мере усвоен
огромной, жадной только до впечатлений искусства толпой,
наводняющей каждый вечер театры Парижа. Этот громкий и мощный
голос народа, напоминающий глас божий, повелевает впредь,
чтобы у поэзии был тот же девиз, что и у политики: терпимость
и свобода.
Теперь пусть явится поэт! Для него есть публика.
Что же касается этой свободы, то публика требует, чтобы