"Андрей Гуляшки. Спящая красавица ("Приключения Аввакума Захова" #4) " - читать интересную книгу автора

силуэт. Должен признаться, я не пришел в восторг: поникшая фигура, опущенная
голова, безжизненно повисшие руки. Мне стало неловко и даже стыдно, потому
что до сих пор я представлял себя совсем не таким. В моем представлении я
был человеком с гордой осанкой, широкоплечим, с руками копьеметателя (я
очень любил античную историю). А на этом силуэте все оказалось наоборот.
Я. конечно, страшно вознегодовал, замахал руками, вскинул голову.
Жалкий силуэт на стене, несомненно, отражал мою усталость, ведь я столько
исходил за день, да еще по грязи. Чему ж тут удивляться! Такое может
случиться и с прославленным копьеметателем.
Отвернувшись от тени, я с ожесточением принялся раздувать погасший в
очаге огонь. Под теплым пеплом еще блестели крупные, красные, как рубин,
угли. Положив на них щепок, я подул немного, вспыхнувшие языки пламени стали
лизать покрытую сажей цепь над очагом.
Чтобы лучше горел огонь, я подложил большое полено. Затем подтащил
трехногий стульчик и сел у полыхающего пламени.
Мне стало хорошо и приятно, но в то же время прежнее чувство пустоты не
покидало меня. Я понимал, что грустить мне вроде бы не от чего, дела мои
были в полном порядке: месячный отчет составлен, здоровье кооперативного
скота более чем завидное, удой молока на моем участке медленно, но верно
растет, а слава коровы Рашки скоро облетит всю округу. Так чего же мне в
самом деле грустить? Зубы у меня не болят, а что касается прыжков в длину и
в высоту, то тут я не уступлю любому местному спортсмену.
Так что причин вешать нос и тем более жаловаться на одиночество нет
никаких. Действительно смешно! С утра я принимал своих рогатых пациентов,
после обеда обходил фермы, участвовал и в совещаниях и в летучках - о каком
же одиночестве может идти речь? Ведь я только по вечерам остаюсь один.
Потом, когда пламя в очаге стало гаснуть и мне надоело ворошить
палочкой золу, я - сам не знаю почему - вдруг подумал о том, что вот уже
больше года я не выезжал за пределы своего ветеринарного участка.
Каждый раз, когда я начинал думать об отпуске, меня охватывала
необъяснимая тревога. Я рассуждал так. Допустим, с завтрашнего дня я
свободен от всяких обязанностей. Чудесно. А дальше? За этим "дальше"
открывались такие удивительные возможности, что я не знал, за что мне
ухватиться, чтобы не дать маху. Можно, к примеру, податься в леса и
охотиться на волков или отправиться в Луки навестить доктора Начеву - и
каждый день встречаться с ее мужем, чтобы окидывать его высокомерным,
довольно вызывающим взглядом. И волки и поездка в Луки - все это весьма
заманчиво. Не менее соблазнительно было съездить в Смолян, купить десяток
романов и, пользуясь полной свободой, запереться у себя дома и читать с утра
до вечера. Это тоже было бы весьма недурно. А что мне ежедневно мешает
захаживать к моей голубоглазой приятельнице? Буду помогать ей проверять
школьные тетради, а тот противный тип пускай себе стоит под черепичным
навесом и бесится от ревности!
Были, конечно, и другие соблазны.
Но в этот вечер сердце мое как будто застыло. Что только не приходило
мне в голову - во всех случаях оно оставалось безучастным, ничто не могло
его взволновать.
Гложет его тоска, а отчего - дьявол его знает!
И вопреки всякой логике и ассоциативным связям я вдруг вспомнил
маленький ресторанчик в Софии, где в прошлом году мы однажды обедали вместе