"Решад Нури Гюнтекин. Птичка певчая " - читать интересную книгу автора

Моя бедная бабушка лишилась из-за меня покоя и сна. Ну и доставалось
же несчастной старушке! Иногда по утрам ее будила моя возня, и она вставала
усталая и разбитая. Бабушка хватала меня за плечи и трясла, причитая и
вспоминая мою бедную маму: "Ах, дочь моя, ты покинула нас и оставила мне на
голову это чудовище!.. Это в мои-то годы!.."
Но я знаю точно: предстань перед ней в этот момент моя покойная мать и
спроси: "Кого ты предпочтешь: это чудовище или меня?.." - бабушка,
несомненно, выбрала бы внучку, отказавшись от дочери.
Конечно, болезненной старушке было тяжело вставать каждое утро
усталой, не отдохнув от вчерашнего дня... Однако не надо забывать, что еще
горше просыпаться в одиночестве, хотя бы и отдохнув за ночь, скорбеть душой
об ушедших, предаваясь грустным воспоминаниям.
Словом, я уверена, несмотря на все неприятности, которые я причиняла
домашним, бабушка была счастлива со мной, я стала утешением для нее.


Мне было девять лет, когда мы потеряли бабушку. Отец случайно в это
время находился в Стамбуле, его переводили из Триполи в Албанию. В Стамбуле
он мог задержаться только на неделю.
Смерть бабушки поставила отца в очень затруднительное положение. Не
мог же холостой офицер таскать за собой в бесконечных скитаниях
девятилетнюю дочь. Оставить же меня на попечении теток ему почему-то не
хотелось. Возможно, он боялся, что я попаду в положение нахлебницы.
И тогда отец придумал следующее...
Однажды утром он взял меня за руку, и мы вышли из дому; добрались до
пристани, сели на пароход и приехали в Стамбул. У Галатского моста мы сели
в фаэтон, который долго возил нас по каким-то холмам, мимо многочисленных
базарчиков. Наконец мы очутились у дверей большого каменного здания. Это
была так называемая "школа сестер", которая готовила мне заключение на
десять лет.
Нас провели в мрачную комнату рядом с прихожей. Портьеры на окнах были
спущены, наружные ставни плотно прикрыты.
Очевидно, все было заранее оговорено и согласовано. Через минуту в
комнату вошла женщина в черном платье. Она наклонилась ко мне, и поля ее
белого головного убора, словно крылья какой-то диковинной птицы, коснулись
моих волос. Женщина заглянула мне в лицо, погладила по щеке...
Помню, день моего появления в пансионе тоже ознаменовался
происшествием.
В то время как отец разговаривал с сестрой-директрисой, я бродила по
комнате, все разглядывала, всюду совала свой нос. Мое внимание привлекла
пестро разрисованная ваза, и мне захотелось потрогать рисунки рукой. В
конце концов ваза упала на пол и разлетелась вдребезги.
Отец, звякнув саблей, вскочил со стула, поймал меня за руку. Трудно
передать, как он был огорчен и сконфужен.
Что касается сестры-директрисы, хозяйки разбитой вазы, то она,
напротив, весело улыбнулась и замахала руками, стараясь успокоить отца.


Ах, сколько мне предстояло разбить в пансионе еще всякого добра, кроме