"Решад Нури Гюнтекин. Птичка певчая " - читать интересную книгу автора

казалось, его назначение - специально создавать прохладу и полумрак,
неизбежные атрибуты монастырского воспитания. Я сделала важное открытие.
Стоило прижаться грудью к парте, чуть-чуть приподнять голову, и сквозь щель
в ставнях можно было увидеть клочок неба, ветку зеленой акации, одинокое
окно да решетку балкона. По правде говоря, картина не очень интересная.
Окно никогда не открывалось, а на балконной решетке почти всегда висели
маленький детский матрасик и одеяльце. Но я была рада и этому.
На уроках я опускала голову на сплетенные под подбородком пальцы, и в
такой позе учителя находили мое лицо весьма одухотворенным, а когда я
поднимала глаза к нему, настоящему голубому небу, которое проглядывало
сквозь щель в ставнях, они радовались еще больше, думая, что я уже начала
исправляться. Обманывая так своих воспитателей, я испытывала удивительное
наслаждение, я мстила им. Мне казалось, что там, за окном, они прячут от
нас жизнь...
Пояснив, как надо писать, сестра Алекси предоставила нас самим себе.
Первые ученицы класса - украшение передних парт - тотчас принялись за
работу. Я не сидела рядом с ними, не заглядывала через плечо в их тетради,
но я точно знала, о чем они пишут. Это была поэтическая ложь примерно
такого содержания:
"Первое, что я помню в жизни, - это златокудрая нежная головка дорогой
мамочки, склоненная над моей маленькой кроваткой, и ее голубые, небесного
цвета глазки, обращенные ко мне с улыбкой и любовью..."
На самом же деле бедные мамочки, кроме золотистого и небесно-голубого,
могли быть обладательницами и других цветов, однако эти два были для них
обязательны, а для нас, учениц soeurs*, такой стиль считался законом.
______________
* Сестры (фр.); здесь - воспитательницы во французском католическом
пансионе.

Что касается меня, то я была совсем другим ребенком. Матери я лишилась
очень рано, о ней у меня сохранились самые смутные воспоминания. Одно
несомненно, у нее не было златокудрых волос и небесно-голубых глаз. Но все
равно никакая сила на свете не могла заставить меня подменить в памяти
подлинный образ матери каким-нибудь другим.


Я сидела и ломала голову. О чем писать?.. Часы с кукушкой, висевшие
под изображением святой девы Марии, ни на минуту не замедляли своего бега,
а мне все никак не удавалось сдвинуться с места.
Я развязала ленту на голове и теребила волосы, опуская пряди на лоб,
на глаза. В руке у меня была ручка. Я мусолила ее, грызла, водила ею по
зубам...
Как известно, философы, поэты имеют привычку почесывать во время
работы нос, скрести подбородок. Вот так и у меня: грызть ручку, напускать
на глаза волосы - признак крайней задумчивости, глубокого размышления.
К счастью, подобные случаи были редки. К счастью?.. Да! Иначе жизнь
походила бы на спутанный клубок, который так же трудно распутывается, как и
сюжеты наших сказок о Чаршамба-карысы и Оджак-анасы.