"Решад Нури Гюнтекин. Листопад" - читать интересную книгу автора

свет божий с чековой книжкой в кармане. Нет! Они без зазрения совести
продавали и перепродавали все, что попадет под руку, и, руководствуясь
холодным расчетом, наживали свои богатства!.. Ну, а коли я не растяпа - к
таковым я себя не причисляю, - что мешает мне действовать подобным же
образом? Вместо того чтобы плакаться и клясть горькую долю, почему бы и мне
не попытать счастья? Выйдет - хорошо! Не выйдет - по крайней мере, не за что
будет себя упрекать. Тогда не грех и на судьбу посетовать!..
Этот монолог произносил смуглый черноволосый молодой человек. Своим
хищным выражением лица и белыми острыми зубками он напоминал хорька. Месяц
назад он ушел из акционерного общества, оставив скромную должность
письмоводителя в бухгалтерии, а теперь решил заглянуть сюда, чтобы взять
кое-какие забытые вещицы и заодно проведать сослуживцев.
Был обеденный перерыв. Начальство, как водится, отправилось в
закусочную напротив и уплетало, наверное, салат с яйцом или холодную
говядину с фасолью. Разная мелкая сошка, у которой на говядину денег не
хватало и которая довольствовалась поэтому куском хлеба с брынзой или
маслинами, не спеша пережевывала скудный обед и слушала- рассуждения бывшего
коллеги.
Молодой человек растянулся во весь рост на канцелярском столе, вороша
каблуками разбросанные в беспорядке деловые бумаги" и продолжал
разглагольствовать:
- И решил я тогда попытать счастья... Ох, и осточертела мне наша
жизнь!.. Сидят взрослые, бородатые дяди, согнувшись, точно школьники, в три
погибели. Набились тут, в конуре, как сельди в бочке, и считают, что хорошо
пристроены... Да ведь сколько ни корпи над проклятыми бумагами - все
впустую... Разве что лет через десять - пятнадцать за усердную службу
прибавят к жалованью пару курушей. Или жди, пока кого-нибудь выгонят иль кто
ноги протянет, - иначе повышения не получишь. Прикинул я и решился: "Была не
была!" Распрощался с конторой "Золотой лист". Месяц прошел, а может, меньше,
но к старому возврата нет. Если не хочешь тянуть лямку, лучше бросай сразу.
Правильно я говорю?..
Он долго хвастался обновками, показывал шелковые носки с замысловатым
узором, новую рубаху и, самодовольно улыбаясь, говорил:
- Поди думаете, я занимаюсь темными делами? Граблю или убиваю? Нет,
боже упаси! Я всего-навсего помогаю одному комиссионеру. Выцарапываю с
таможни товары для него... Работа не пыльная. Жалованье пока небольшое, но
иной раз, кроме жалованья, еще кое-что перепадает. Не густо, но все-таки...
Слава Аллаху, живу, - не жалуюсь!
Служащие глядели на счастливчика с простодушной завистью, словно
мальчишки на знаменитого спортсмена. Пожилой человек глубоко вздохнул и
проворчал: "Ничего не поделаешь, нам с тобой тягаться не приходится..." И
только у одного писаря, мужчины лет сорока с обожженной щекой, лицо
оставалось непроницаемым. Он сидел с закрытыми глазами, подперев подбородок
рукой, и задумчиво, словно нехотя, жевал бутерброд...
Молодой человек, похожий на хорька, слез со стола, подошел к железной
печке и прикурил. Потом принялся расхаживать по комнате и рассказывать о
своей конторе и таможне, о торговых махинациях и деньгах, которые сами
просятся в карман. В этих рассказах, наверное, не было и сотой доли правды.
Но слушатели, обиженные жизнью люди, принимали его слова за чистую монету. В
душе они, может быть, тоже проклинали судьбу за то, что вынуждены весь день