"Георгий Гуревич. Чудак человек (Авт.сб. "Только обгон")" - читать интересную книгу автора

Представляете себе чудака в таком окружении? Душит тот мир чудаков;
если не сам придушит - действует через пятую колонну, внутрисемейную. Жена
чудака (или сестра, или дочь) рыдает, кусая подушку: "Мне нечего надеть,
мне стыдно выйти на улицу!" Или же кричит, топая ногами: "А ты подумал о
детях? В какой колледж пойдет твой сын? Что мы дадим за дочерью? Ты сухой,
жесткий, черствый эгоист, самый-самый скверный муж-брат-отец на свете!" И
посрамленный чудак, как в омут головой, кидается в биржевую игру, в
которой он ничего не понимает (я тоже!). И разорится. А мне придется
писать про всякие проценты, дивиденды, ссуды, векселя, отсрочки,
просрочки, авизо и опшен. Опшен! У нас и слова такого нет. Объяснять
придется. А зачем объяснять, если и слова нет?
Нет, чувствую я, не вдохновляет меня заокеанский вариант судьбы чудака.
Скучновато путаться с финансами. Схоластика! В монастыре церковная, а тут
биржевая. Не суть - игра символами. Чудак борется с символами. И все время
пояснять, что скрывается за символами - фетишами.
Думал я и о том, чтобы поместить героя в Германию. Пожалуй, есть в его
характере что-то немецкое - эта тяга к порядку, классификации и
всеобъемлющим обзорам. Немцы любили такое: "Вселенная и человечество",
"Всемирная история" в 9 томах, "Жизнь животных" в 12 томах. Брем тоже ведь
немец. Так пускай мой герой читает его в подлиннике.
И сам собой напрашивается острый конфликт: ведь юность моего чудака
приходится на гитлеровские времена.
Тяжкое время не только для чудаков. "Хайль, хайль, зиг хайль!" Пылают
костры из книг, а чудак их бережет и перечитывает, еще переписывать
рвется. "Счастье через силу!" Гитлерюгенд закаляется в военизированных
лагерях, а чудак хочет просиживать штаны в библиотеке. "Фюрер думает за
нас!" А чудаку нравится рассуждать самостоятельно. "Мы все строим
автобаны, сегодня путешествуем по Германии, завтра - по всему миру!" А
чудак бродит по незапланированным маршрутам где-то под Берлином, может и в
запретную зону забрести. Странный тип, подозрительный тип. Не миновать ему
тюрьмы.
Если только не призовут его раньше в рейхсвер - в армию. И вот он под
началом старательного фельдфебеля. "Лечь, встать, лечь, встать! Кру-гом,
шагом марш, бегом, быстрее, быстрее! Шевелись, ленивая скотина! Сто
приседаний, сто прыжков на месте! Лечь, встать, лечь, встать! Молчать! Три
ночи мыть полы! Пять нарядов вне очереди! Десять суток карцера! Десять
суток на хлебе и воде!"
В общем, хорошая физическая нагрузка и лечение голоданием. Рецепты
против чудачества известны издавна. Зачем солдату рассуждать? Фюрер думает
за него! "Встать, лечь, встать, лечь!"
И ложились. И навсегда ложились.
Под Смоленском, в деревне, где я - автор - ночевал в 1943 году, за
околицей у ручья валялся труп гитлеровца в белом шерстяном белье.
Соломенного цвета волосы шевелил ветерок, а лица не было, сгнило лицо,
должно быть, сожгло лицо или осколком срезало. Хоронить никто не хотел
фрица, так он и валялся у ручья. Но все ли немцы фрицы? Может быть, это
был мобилизованный чудак?
Конец истории о несостоявшейся личности.
Нет, пожалуй, не использую я все эти заграничные варианты. Все они -
истории несостоявшейся личности. И в результате - неясность: а что было бы