"Георгий Гуревич. Крылья гарпии (Авт.сб. "Только обгон")" - читать интересную книгу автора

куполом - все удивляло и пугало его. Он перестал верить, что где-то есть
города с освещенными улицами, вежливые люди, у которых можно спросить
дорогу, какие-нибудь люди вообще. Четвертые сутки шел он без перерыва и не
видел ничего, кроме буйной зелени. Как будто и не было на планете
человечества; в первобытный мир заброшен грязный и голодный одиночка с
колючей щетиной на щеках, с тряпками, намотанными на ногу взамен
развалившегося ботинка.
Всего четыре дня назад он был человеком двадцатого века. Лениво
развалившись в удобном кресле служебного самолета, листая киножурнал с
портретами густо накрашенных реснитчатых модных звезд. Был доволен собой,
доволен тонким обедом на прощальном банкете. И когда смолк мотор, тоже был
доволен: тише стало. Внезапно пилот с искаженным лицом ворвался-в салон,
крикнул: "Горим! Я вас сбрасываю". И ничего не понявший, ошеломленный Эрл
очутился в воздухе с парашютом над головой. Дымные хвосты самолета ушли за
горизонт, а Эрла парашют опустил на прогалину, и куда-то надо было идти.
Он шел. Сутки, вторые, третьи, четвертые... Лес не расступался, лес не
выпускал его. Эрл держал путь на север, куда текли ручьи, надеялся выйти к
реке - хоть какой-то ориентир, какая-то цель. На второй день развалился
правый ботинок, Эрл оторвал рукава рубашки и обмотал ногу, но почти тут же
наступил на какую-то колючку; а может, это была змея? В траве что-то
зашуршало и зашевелилось - то ли змея уползала, то ли ветка выпрямлялась.
Эрл читал, что ранку полагается высасывать, но дотянуться губами до пятки
не мог. Давил ее что было сил, прижег спичками, расковырял ножом. И вот
ранка нагноилась, от яда, от ковыряния, от спичек ли - неизвестно. Ступать
было больно, куда идти - неизвестно. Эрл смутно представлял себе, что
океан находится где-то западнее, но никак не мог найти запад в вечно
сумрачном лесу. Быть может, он никуда не продвигался, кружил и кружил на
одном месте. Так не лучше ли сесть на первый попавшийся ствол и дожидаться
смерти, не терзаясь и не бередя воспаленную ногу?
А потом забрезжила надежда... И надежда доконала Эрла.
Сидя на трухлявом бревне, он услышал гул, отдаленный, монотонный,
словно гул толпы за стеной или шум машин в цеху. Толпа? Едва ли. Завод?
Едва ли. Но может же быть лесопилка в джунглях, или автострада, или
гидростанция - жизнь, люди! Собрав последние силы, Эрл поплелся в ту
сторону, откуда слышался гул, а потом просочился и свет. Эрл оказался на
опушке, у крутого известкового косогора, упиравшегося в небо. Натруженную
ногу резало, на четвереньках Эрл взбирался на кручу, переводя дух на
каждом шагу, взобрался, поднялся со стоном и увидел... водопад! И без
гидростанции! Гудя, взбивая пену, крутя жидкие колеса и выгибая зеленую
спину над скалистым трамплином, поток прыгал куда-то в бездну, подернутую
дымкой, сквозь которую просвечивали кроны деревьев.
И обрыв был так безнадежно крут, а даль так беспредельно далека, что
Эрл понял: никуда он не уйдет, никуда не дойдет, лучше уж сдаться, тут
умереть.
Нет, он не бросился с кручи, просто оступился на скользких от
водопадной пыли камнях, упал, покатился вниз по осыпи и ударился головой.
Бамм! Черная шторка задернула сознание, и больше Эрл ничего не видел. Не
видел даже, как белокрылая птица, парившая в синеве, осторожными кругами
начала приближаться к нему, как бы присматриваясь, готов ли обед, не будет
ли сопротивляться пища.