"Волчьи ягоды. Сборник" - читать интересную книгу автора (Залата Леонид, Кохан Василий, Кирий Иван)

ОПЕРАЦИЯ «ПРЯЖА»

Диспетчер центральной службы такси заглянула в удостоверение Ванжи, и тоненькие брови девушки подпрыгнули двумя стрелочками вверх.

— Что-нибудь натворил?

— Не волнуйтесь, ничего он не натворил. Помогите встретиться с ним, только и дела.

Диспетчер щелкнула тумблером.

— Дунай-9! Дунай-9! Я — Днепр! Сообщите, когда освободитесь. Для вас есть сообщение.

Динамик напротив откликнулся немедленно:

— Дунай-9 свободен.

Девушка обернулась к Ванже, приглашая его к микрофону. Ванжа замахал руками. Он знал, что по крайней мере полтора десятка таксистов поддерживает связь с диспетчерской на одной волне. Для чего же посвящать их в милицейские хлопоты? Да и где гарантия, что рядом с каким-нибудь другим «Дунаем» не сидит сейчас Горлач?

— Дунай-9! Я — Днепр! Приезжайте в диспетчерскую.

— Что там, ближе никого нет? — захрипел динамик. — Ты меня слышишь, Наденька?

— Дунай-9! Выполняйте распоряжение! Конец.

Диспетчер вопросительно посмотрела на Ванжу.

— Гениально, — сказал Ванжа. — Язык жестов вы понимаете, а это уже немало. Может, смените профессию? Нам нужны сообразительные девчата.

И сразу вспомнились слова Василька: «Реакция молниеносная. Возьмите в милицию, не пожалеете».

«Ох, Нина, неужели ты будешь мучить меня всю жизнь?»

Диспетчер испуганно смотрела на Ванжу.

— Что с вами? Вы так побледнели!

— Душно, — сказал Ванжа. — Наверное, перед дождем. Как фамилия водителя такси?

— Варнава… Иван Петрович Варнава. А почему вы в штатском?

— Я же говорю: душно. А в милицейской форме воротнички тугие.

Над городом клубились дождевые тучи. Невидимое отсюда солнце нашло щель в сизой завесе и прицелилось в стекло высотного дома на Казачьей горе. Скрипнув тормозами, остановилось такси. Водитель хлопнул дверцей и решительным шагом направился к диспетчерской.

— Иван Петрович? Вижу, вам не терпится поругаться с Наденькой. Разрядитесь на мне. Это я вас вызвал.

— А вы кто будете?

— Сядем в машину, там и побеседуем… Оперуполномоченный Ванжа из Петровского отдела милиции. Вы сегодня брали пассажира на Хабаровской?

— Брал. А что?

— Где он сошел?

— На Чапаевской, — шофер сплюнул под ноги. — Сукин сын! Сам не взял сдачу, а теперь пожаловался?

— Не жаловался он, Иван Петрович. Меня интересуют не деньги его, а облик. Возраст? Внешность?

Варнава пожевал губами.

— Двадцать пять — двадцать семь. Белобрысый, глаза черные. Больше ничего припомнить не могу. Не присматривался.

— А куда он пошел, не заметили?

— Не имею привычки следить за пассажирами. Привез — и будь здоров! А впрочем, подождите. Вышел он, говорю: сдачу возьмите! Махнул рукой — и через дорогу. Там как раз напротив магазин «Готовая одежда». Ага, одежда… Джинсы на нем были в обтяжку, из тех, что сейчас в моде.

— Ну что ж, портрет — хоть в рамку, — сказал Ванжа. — А теперь, Иван Петрович, отвезите меня туда, где вы его высадили.

— Это можно. — Варнаву распирало любопытство. — А я думаю, чего это Наденька меня вызывает? Не близкий свет, аж с Пушкинской. А он, этот пассажир, ваш клиент, или как вы их там называете?

— Жену у меня отбил, — сказал Ванжа. — Хорошая была женщина, на Наденьку похожа. А он отбил. Ну я, значит, разыскиваю, чтобы поблагодарить.

Варнава хохотнул:

— Вы разве скажете правду!

— Поехали, Иван Петрович, поехали. А наш разговор забудьте. Не было его…

Ванжа и сам не знал, на что он рассчитывал, прогуливаясь по Чапаевской. Выдавал себя за человека, которому только бы убить время. Прошло почти два часа с того момента, как таксист высадил тут утреннего пассажира, так что шансы увидеть Горлача были у Ванжи мизерные. Если бы еще другая улица, не Чапаевская, он, наверно, сразу вернулся бы в райотдел.

За магазином радовали глаз оранжевыми лоджиями несколько недавно возведенных многоэтажных великанов, а с левой стороны, будто в пропасти за кручею, начиналось вишневое царство, из которого выглядывали крыши обычных домиков. Если вдоль заборов пройти до приметного телеграфного столба, можно разглядеть знакомую зеленую калитку усадьбы Сосновских. Навестить бы Елену Дмитриевну, поговорить с Васильком, да что им скажешь?..

Каждая фигура в джинсах заставляла Ванжу напрягать зрение. Столько их развелось, что в шеренги строй. Прямо униформа!

Преподаватель криминалистики в милицейской школе полковник Воронин как-то пошутил: «Было бы идеальным, если бы преступник внешне чем-то отличался от нормальных людей. Идешь улицей, глядь — он, голубчик, шагает. Ага, милости просим, мы тут истосковались, тебя ожидая. К сожалению, внешне он такой же, как мы с вами». Разговаривая, Воронин имел привычку теребить бороду, которая прикрывала глубокий шрам. Сам полковник не любил говорить о его происхождении, но курсанты все же узнали, что это след бандитской финки. С тех пор профессорская бородка Воронина стала предметом особой почтительности всего личного состава милицейской школы.

Ванжа давно успел убедиться в справедливости соображений своего наставника. Но как-то не укладывалось в голове, что у подобных людишек могут быть любимая, семья, дети, а преступные руки способны на искреннюю ласку. Или, может, у них все иное: и радость, и любовь? Имитация, которую они принимают за чистую монету? В конце концов, и бенгальский огонь светит, да куда ему до солнца.

В детстве Ванжа читал сказку про племя анагуров. Никто в этом племени не мог ничего делать против человеческой совести, потому что ноги преступника под тяжестью вины погружались в землю. «Жаль, что это всего лишь красивая сказка, — подумалось сейчас. — Земля держит всех одинаково. Ей все равно, кто по ней топчется: овца или волк. Тем временем у уголовного розыска хлопот полон рот, а Панин, наверное, уже названивает в «теремок».

Лейтенант усмехнулся, глянул на прояснившееся небо, на кудлатого пса, который перебегал дорогу, ловко маневрируя между автомашинами, и почувствовал, как екнуло в груди. По тротуару, прямо навстречу ему, помахивая зажатой в руке газетой, шел Горлач, красивый, спортивного склада человек в джинсах и клетчатой шведке. Шел, насвистывая песенку из популярной кинокомедии; смуглое лицо его было беззаботным.

«Так вот ты какой! — думал Ванжа, делая вид, что его ничего не интересует, кроме живописной витрины фотоателье. — Встретил бы тебя вчера и глазом не повел». — «А нам все равно…» — «Может, и правду ты насвистываешь. Но, как говорит Гринько, это с одной стороны. Зато нам не все равно».

Приблизительно через час лейтенант Ванжа сидел в кабинете начальника уголовного розыска, понуро склонив голову.

— Значит, Горлач вернулся на Хабаровскую?

— Так точно, товарищ капитан… Трамваем. Я сопровождал его до конечной остановки.

— Ценность этой информации, лейтенант, равна нулю. — Панин помолчал. — Больше того, вы могли вспугнуть Горлача.

— Я был максимально осторожен.

— Достаточно того, что он мог видеть вас на Чапаевской, а затем в трамвае. Да и до трамвая вы шли за ним следом. А у таких людей, будьте уверены, глаз наметан. Вам что было поручено? Убедиться, что таксист вез Горлача, а не кого-то другого. Сержант мог и ошибиться. Это все, что от вас требовалось.

Панин пружинистым шагом подошел к окну.

— А дождь так и не собрался, — сокрушенно сказал он. — Опять припекает… Все же мы теперь знаем, что этот красавчик посещал кого-то на Чапаевской. И пробыл там почти два часа. Глядишь, и это пригодится, а, лейтенант?

У Ванжи отлегло от сердца.

— Олекса Николаевич, — сказал он, сдерживая дыхание. — А как вы думаете, этот Горлач причастен к гибели Нины… то есть, я хотел сказать, Сосновской?

Капитан обернулся, положил руку на плечо Ванжи.

— Василь, я знаю, вам особенно тяжело. Но такая уж у нас профессия, и мы сами выбрали ее. Сожмите сердце в кулак.

Для тысяч жителей большого приднепровского города пятница 17 июня была обычным последним днем рабочей недели. В утреннем выпуске областных известий радио сообщало об успехах металлургических предприятий. Утвержден проект строительства нового железнодорожного моста. Рабочие комбайнового завода празднуют новоселья. Сельские механизаторы готовятся к жатве. В клубе госторговли собираются на совещание работники народного контроля. Филармония приглашала на концерт известной ленинградской певицы. Спортивный обозреватель анализировал причины вчерашнего поражения местной футбольной команды. Синоптики обещали пасмурную с прояснениями погоду, без осадков.

Слушая известия, Журавко подумал, что Петровскому райотделу милиции пора бы также справить новоселье, но что-то там со строительством здания застопорилось, несмотря на все старания его заместителя майора Сироконя. Гафуров пожалел, что не может присутствовать на совещании народных контролеров. Очеретный вынул из кармана записную книжку и сделал пометку: «Два билета на субботу», рассчитывая пригласить на концерт Людочку Яремчук. Ванжа почти зримо представил фигуру отца на комбайне и пообещал себе обязательно съездить в воскресенье в Песчаное. Панин сокрушенно вздохнул: «Не видать нам высшей лиги, как своего носа». Только Павелко и Гринько никак не отреагировали на утренние известия. Они их не слышали, потому что в это время уже были на улице Хабаровской, поджидая появления Марины Костюк.

Марина не без страха переступила порог дома Валентины. Сени были загромождены домашним скарбом, но комната показалась ей уютной, со вкусом обставленной. Мебель, коврики, кружевные занавески на окнах, цветы на треножных подставках — все тут сохраняло следы заботливых женских рук.

— Ты чего трясешься? — спросил Горлач. — Меня боишься или Вальки? Так ее нет. Я отослал.

— А она, эта Валька, кто тебе будет? Жена?

— Я дикий. Не приручаюсь. Разве что ты постараешься? — Он засмеялся, остановившись перед вправленным в пластмассовую рамку трюмо. — А что? Чем не пара? Посиди, я товар принесу.

Горлач загремел в сенях крышкой погреба и вскоре возвратился в комнату с кожаным чемоданом. Небрежно бросил на диван пачку розовых водолазок.

— Наши или импортные?

— Тебе не все равно?

— Спрашивают, — сказала Марина. — А ярлыков нет.

— У любопытных язык быстро сохнет. Соври что-нибудь. Или не умеешь?

— Сколько их тут?.. Товар, конечно, ходкий, да берешь дорого. Скинул бы хоть по трешке…

— Трешник, конечно, скинуть можно. Ха-ха! — голос Горлача как-то удалился, словно заложило уши. — Трешник… А хочешь — даром? Забирай свои деньги. И водолазки твои… — Горлач поднялся из-за стола и вперевалку двинулся к Марине. — Только не бойся меня…

— Не подходи! Ты что? Как закричу — вся улица сбежится!

У Марины стучали зубы. Светлая комната уже не казалась ей уютной. О стекло билась и жужжала большая сизая муха. От этого жужжания стало еще более жутко. Горлач в нерешительности остановился, словно раздумывая, как ответить на ее угрозы.

— Тю, дура! — сказал он обиженно. — Я же по-хорошему… Понравилась ты мне. Еще тогда, когда впервые увидел на Клинчике. Ты совсем не знаешь меня, а жаль. Я все могу. А для тебя — что захочешь…

Казалось, он и сам верил в то, что говорил. Но тут в дверь сеней постучали, и Марина увидела, как в одно мгновение исказилось его лицо. Черные, под густыми белесыми бровями, глаза, которые только что смотрели на нее ласково, вспыхнули злым огнем.

— Это ты навела? — прошипел Горлач.

Одним прыжком он оказался у окна, выглянул во двор и облегченно вздохнул:

— Электрики. Не сидится им на месте! А я уж подумал… Сейчас я, сейчас! Не глухой!.. — Горлач повернулся к Марине: — Ну, что замерла, как засватанная? Спрячь водолазки! Кому говорю? Выйдешь вместе с ними, раз уж ты такая… Да не забудь язык узлом завязать, иначе…

Костюк сидела ни жива ни мертва.

По улице Ворошилова вниз к Днепру спускался милицейский «газик». В кабине прыгала на резинке плюшевая обезьянка. Рядом с водителем сидел Журавко. Время от времени он переговаривался по радиотелефону с Гафуровым, группа которого сидела в сквере напротив фабричной проходной. По плану действий Гафуров должен был появиться на фабрике только после того, как Павелко и Гринько задержат Горлача.

— «Триста третий»! Почему не отвечаете? «Триста третий»! Прием.

Павелко молчал.

— Подскочим на Хабаровскую, товарищ полковник? — предложил Савицкий. — Я мигом.

Запищал зуммер. Полковник схватил трубку и услышал гортанный голос Гафурова:

— «Триста второй»? Говорит «триста шестой». Из фабричных ворот вышла машина ТНД 49–86, зеленый фургон. За рулем Валиев.

— Я — «триста второй». Машину задержите где-нибудь подальше от фабрики.

— Задержать успеем, — после некоторой паузы возразил Гафуров. — А что, если удача сама просится нам в руки? Сейчас меня интересует не столько Валиев, сколько его груз. Может, пропустим?

— Снова ты все усложняешь. Девяносто шансов из ста, что это обычный рабочий рейс.

— Хоть десять, а мои. Мы теряем время… Ну, так как?

— Сам хочешь?.. Хорошо, двигай за фургоном. Твои ребята пусть дождутся Павелко. Держи меня в курсе.

«Газик» выкатился на набережную, за ажурной балюстрадой поблескивал синевой Днепр. Подпрыгивая на волнах, мчались по воде лодки. С теплохода, вошедшего под своды моста, долетала музыка. Журавко вспомнил, что последний раз, кажется, был на пляже несколько лет назад, после первомайских праздников. Вода была еще холодной, и он ограничился тем, что понежился на песке, подставив тело солнцу…

— Товарищ полковник! Кажется, Павелко!

Журавко, все еще в плену своих мыслей, перехватил у водителя трубку.

— «Триста второй»! Я — «триста третий». Задание выполнено. Жду указаний.

— Я — «триста второй». Почему так долго молчали?

— С понятыми вышла задержка. Потом хозяйку пришлось разыскивать. Ну и этот тип…

— Что с ним?

— Прыгнул в закрытое окно. Пока йод нашли, то да се…

— Допрыгался, субчик. Твой шеф давно мечтает увидеться с ним. Как там Костюк?

— На высоте. Хотя страху натерпелась. Он тут…

— Подробности потом. Задержанного доставьте в ИВС. Если нужно, вызовите врача. И сразу на фабрику.

— Что-нибудь случилось? — встревожился Павелко.

— Ничего. Не перебивайте. Группа ждет вас в сквере против проходной. А теперь дайте мне Гринько.

Инструктируя инспектора, полковник помимо воли находился под влиянием рассуждений Гафурова. Если у фабричного фургона «левый» груз, то не исключено, что машина выедет за границы города по Самарскому шоссе. С другой стороны, вполне возможно, что у Валиева обычный рейс, а предположения Гафурова — мыльный пузырь. Все же полковник приказал Гринько взять у коллег из Левобережного райотдела милиции — это в двух шагах от Хабаровской — мотоцикл и быть наготове. Если Валиев выедет за город, надо будет следовать за ним, не выпуская его из виду, но не чинить никаких препятствий.

— Найдите способ связаться с Гафуровым, — сказал Журавко. — Обождите минутку. «Триста шестой»! Я — «триста второй». Сообщите обстановку.

— Я — «триста шестой»! Миновали мост. Сворачиваем на улицу Чубаря.

— «Триста шестой»! У ЗЖК к вам присоединится Гринько. Он будет на мотоцикле… «Триста третий»! Вы все слышали? Мотоцикл просите от моего имени. Конец.

Журавко прислушался к сухому потрескиванию мембраны, положил трубку и повернулся к водителю:

— Водички бы сейчас холодненькой, а, сержант? Заверните к киоску.

— Можно и без киоска обойтись. По щучьему велению, по моему хотению… — Савицкий пошарил рукой за сиденьем и жестом фокусника выхватил оттуда термос с обезьянкой на корпусе.

— И тут мартышка, — с удивлением констатировал Журавко. — Может, у вас найдется и живая?

— Найдется, — невозмутимо сказал Савицкий. — Братуха из Индии привез. Величиной с кошку. Любимица Светланы.

— Свадьба в воскресенье? Пригласите Ванжу. Он парень компанейский.

— Приглашал. Говорит, собирается к родителям.

— И к родителям когда-нибудь нужно, — согласился полковник. — Крутите колеса, сержант, к райотделу.

Опять ожил зуммер. Гафуров сообщил, что фургон выехал на Хабаровскую, и на полуслове замолк.

— Алло, «триста шестой»! Ты что притих?

— Думаю, — сказал майор. — А думаю я, что Валиеву захочется по дороге заскочить к Горлачу.

Журавко даже в жар бросило:

— Сто чертей!

— Распорядитесь, чтобы Гринько покрутился там, словом, пусть помешает Валиеву зайти в дом.

— С Гринько теперь нет связи, — хмуро сказал Журавко. — Не предвидели мы такой ситуации, майор. Попробую через ГАИ.

— Поздно. Фургон тормозит… Так и есть, Валиев направляется к усадьбе… Вижу инспектора, возится с мотоциклом. Эх, Гриня, мог бы и сам сообразить.

— Не мог. Я сам приказал ему не трогать Валиева… Вот что, майор, обстановка усложняется. Трудно сказать, как поведет себя Валиев, узнав об аресте Горлача. Независимо от того — есть в фургоне «начинка» или нет. Возможно, бросит машину и сбежит. Не думаю, чтобы он отважился на это тут, но в дороге имей в виду и такой вариант.

Савицкий, прислушиваясь к каждому слову начальника райотдела, разворачивал «газик».

— Ну, что там? — не терпелось Журавко.

— Похоже, дом на замке, Валиев возвращается. Считайте, что тут нам повезло. Фургон выруливает на Самарское шоссе. В этом мы не ошиблись. Гринько на мотоцикле двинулся за ним. Думаю, моя милицейская «канарейка» теперь не годится, буду ловить такси…

Послышалось невыразительное бормотанье, что-то щелкнуло, но мембрана продолжала потрескивать, похоже, трубку положили мимо рычага. Журавко напряженно слушал далекие шумы, мысленно представляя себя на месте Гафурова. Междугородное шоссе — не улица, где транспорт движется сплошным потоком. Там Валиев сразу заметит милицейскую машину. Но пока Гафуров поймает такси — фургон успеет далековато оторваться, хорошо, если Гринько сел ему на хвост. Только бы не перестарался…

Труба тяжело задышала голосом Гафурова:

— Я — «триста шестой». Прием.

— «Триста второй» слушает.

— Пересаживаюсь в такси. «Волга» ТНВ 12–96. Начинаю преследование.

В райотделе Журавко связался с областным ГАИ и попросил, чтобы посты автоинспекции «не замечали» машину Валиева, разве что майор Гафуров внесет какие-нибудь коррективы.

Операция «Пряжа» явно не хотела развиваться точно по разработанному сценарию. Уже сам факт, что начальник отделения БХСС, которому надлежало быть на трикотажной фабрике, сейчас мчится где-то за городом вдогонку за фургоном, полковнику не нравился. Конечно, у майора Гафурова были причины, и он рискнул, однако эти причины опирались не на факты, а на достаточно иллюзорные предположения. Валиев теперь настороже… Единственное, что можно записать в актив, — это Горлач. Гафуров наконец облегченно вздохнет.

Позвонил Павелко. Звонил он из кабинета директора трикотажной фабрики, и в трубку врывался бас Гальченко — Николай Артемьевич распекал кого-то по селектору. Павелко доложил, что все идет по плану. Склады опечатаны в присутствии фабричного начальства, дирекция издала приказ об инвентаризации. Как договорились, через полчаса прибудет бригада из областного контрольно-ревизионного управления. Задержали кладовщицу склада сырья Уманскую, учетчицу Маковец, стрелка военизированной охраны Локотуна. Валиев выехал в командировку в Самарск. Путевка выписана в тамошний горпромкомбинат.

— Не слышу фамилии завскладом Полякова, — сказал Журавко.

— Полякова на фабрике не оказалось.

— То есть как не оказалось? У него что — выходной? Или заболел?

— Причина неизвестна. Вчера, говорят, был в добром здравии.

— Телефон у него есть?

— К сожалению, нет.

— Вы там не перегрелись, товарищ старший лейтенант? Почему «к сожалению»? Как раз хорошо, что нет. Иначе его бы уже предупредили.

— Посылаю к Полякову Ванжу, — сказал Павелко. — Со всеми полномочиями. Нет возражений?

— Пусть по дороге прихватит участкового инспектора. Обязательно!.. Задержанных отправьте в ИВС и позаботьтесь, чтобы они не имели возможности сговориться. Вы меня поняли?

— Товарищ полковник… — В голосе Павленко послышалась обида, и Журавко подумал, что помощник Гафурова все же не из тех, кому стоит растолковывать очевидные вещи.

Вскоре Журавко направился в дежурную часть. На лестнице ему встретился начальник следственного отделения Тарнавский. Несколько дней назад подполковник выписался из больницы, старательно выбритые щеки блестели желтым глянцем, голубая форменка висела на нем, как на палке.

— Рад видеть, Валентин Петрович, — сказал Журавко, пожимая его костлявую руку. — Слышал, в Миргород собираетесь?

— Да, в гости к Николаю Васильевичу Гоголю. На живую водичку. — Тарнавский грустно усмехнулся и перевел взгляд на часы на стене. — А пока что клюю лекарства согласно расписанию. По крошке, как воробей… Да это еще полбеды. Сяду за бумаги — голова болит. С чего бы? Где желудок, а где голова…

Едва Журавко закрыл за собой застекленную дверь, зазвонил телефон. Дежурный поднял трубку, и полковник увидел, как вытянулось его лицо.

— Что там?

— Ранен Ванжа…

На заросшем одичавшим садом дворе уже стояла машина «Скорой помощи» и желто-синяя «канарейка» из горуправления. Как ни нажимал Савицкий на педали, а все же его «газик» подъехал позже к переулку Тимирязева, где жил Поляков. Дверь одноэтажного кирпичного домика выходила в сад и стояла распахнутой настежь. Открыто было и окно, крайнее, на боковой части здания; около него ходил знакомый оперативник из городского управления милиции. Как всегда в таких случаях, возле дома толпились любопытные, усатый сержант не пускал их во двор.

Санитары вынесли Ванжу, и от того, как они это поспешно сделали, как машина затем рванула с места, Журавко почувствовал себя худо и бросился к Панину, который вышел из дома в сопровождении эксперта-криминалиста Людочки Яремчук.

— Что с лейтенантом?

— Удар кастетом по голове. Врач говорит, что нужна срочная операция. Надеюсь, что еще не поздно…

Появился Куманько, вытер платком лысину и сунул его в карман.

— Удар нанесен сзади. Людмила Павловна считает, что ударил человек ниже ростом, чем Ванжа.

— Поляков?

За Куманько ответил Панин, виновато взглянув на полковника:

— Поляков мертв.

Вот уж чего Журавко не ожидал! Ехал сюда, был уверен, что Ванжа ранен при задержании Полякова. Это было досадно, но по крайней мере не создавало бы никаких дополнительных загадок. Теперь же этих загадок хоть отбавляй.

Под яблоней, опершись на коричневато-шершавый ствол, стоял следователь прокуратуры Котов, прибывший сюда вместе с Паниным, и придирчиво расспрашивал участкового инспектора капитана Худякина. Панин постоял рядом, потом направился в глубину сада, где оперативник оглядывал ограду, отделявшую усадьбу от заросшего кустарником оврага. На дне оврага сквозь бурьян играл солнечными искорками ручеек. В полусотне метров от ограды начиналась железнодорожная насыпь, овраг нырял под эту насыпь, зажатый узким радиальной кладки акведуком.

— Что-нибудь есть? — поинтересовался Панин.

— Следов — бери не хочу, — сказал оперативник, отряхивая колени. — На подоконнике, в саду, около ограды… Видно, очень спешил. Смотри… Вот тут он перелезал, опершись рукой на столбик, — порвана паутина. Спрыгнул на левую ногу: четко виден след каблука. А дальше, к сожалению, гравий, черта лысого на нем что-нибудь разглядишь.

— Запустил сад покойничек, не продерешься.

— Росло, как могло. Это ты вышел на Полякова? Он кто?

— Кладовщик… Гафуров на него вышел, да, видишь, опоздал. Как думаешь, не стоит попробовать Дика?

— Безнадежная вещь. Следов комплект, зато и табаку — не отчихаешься. Щедро сыпал, не скупился. Видно, заранее запасся, знал, на что шел… Тебя Ремез зовет.

Панин направился к Ремезу, стоявшему около крыльца. Через дверь из дома долетал шепелявый голос Котова. Яремчук что-то объясняла ему. Было слышно, как они заспорили.

— Полякова сейчас заберут, — сказал Ремез. — Хотите взглянуть? Впечатление — будто спит, даже ладонь под щекой. Убийце не откажешь в выдержке…

В полдень Панин сидел в кабинете Журавко. Мало сказать, что начальник был не в духе, он был мрачен.

— Ванжа второй час в реанимации. — Полковник посмотрел в окно мимо Панина и вдруг взорвался: — Откуда это мальчишество у твоих работников, Олекса Николаевич? Существует правило: на задержание идти не меньше, чем вдвоем. Ан нет, побежал один. Герой!.. Не тебе ли подражал? И Худякин хорош… Голова уже белая. Капитан! А послушался лейтенантика, словно его подчиненный… Куда ж там — ас! Воспитанник самого Панина!

Начальник уголовного розыска, пожалуй, впервые видел Журавко в таком состоянии. Случались в их работе и более сложные ситуации, но и тогда полковник не позволял себе повышать голос на Панина. Сдерживая обиду, капитан все же сказал:

— Не могли они предвидеть такого поворота. В конце концов, речь шла не о каком-то закоренелом рецидивисте.

— Могли — не могли… А инструкцию нарушать могли? Да и откуда ты знаешь, что за фрукт этот Поляков? Может, смерть Сосновской как раз на его совести!

Некоторое время они сидели молча. Со двора долетали уличные звуки. Кто-то прошел под окном с транзистором.

— Я распорядился, чтобы немедленно сообщили, как только отзовется Гафуров. Пора бы Рахиму. Тебе не кажется?

У Панина у самого вертелось это на языке. По всем расчетам фургон Валиева должен был давно прибыть в Самарск… А почему, собственно, в Самарск? Валиев мог что-нибудь заподозрить, плюнуть на путевку и скрыться куда угодно. Так подумал Панин, но только молча кивнул головой.

— Ох, Ванжа, — печально сказал Журавко. — Хороший парнишка. И надежды подавал… Я тут немного шумнул, не обижайся. Больно мне. Особенно когда молодые… Прикинем, Олекса, что нам известно. И открой, будь добр, окно.

Картина складывалась такая. Приблизительно в двенадцать Ванжа и Худякин подъехали на мотоцикле к домику Полякова. Ванжа сказал:

— Вы, товарищ капитан, побудьте тут, а я наведаюсь в это бунгало. Внутренний голос нашептывает мне, что хозяина нет в наличии.

Худякин хотел было возразить. В конце концов, он тут участковый инспектор, так сказать, официальный представитель власти, кому ж, как не ему, надлежит первому постучать в дверь. Тем более что Поляков его знает. Прошлой осенью, как раз когда поспели яблоки, два или три раза вместе «забивали козла» в саду. Однако именно это обстоятельство и заставило его согласиться — Худякину не очень хотелось заявляться к Полякову в роли непрошеного гостя.

Ванжа толкнул калитку и исчез во дворе. Было слышно, как захлопали крыльями голуби. Сам Поляков голубей не держал, зато у соседей этих птиц была тьма-тьмущая. Участковый инспектор, прогуливаясь по тротуару, ломал голову догадками, в чем же виновен перед законом Григорий Семенович Поляков.

В этих раздумьях прошло пять, а может, десять минут: на часы Худяков не смотрел, а смотрел на калитку и четыре окна, что выходили в переулок. За садом, где пролегала железнодорожная линия, прогрохотал поезд. Ванжа не возвращался и участкового инспектора не звал. Это было непонятно и начинало тревожить. Все еще колеблясь, нужно ли это ему делать, Худякин пошел к дому. Дверь в сени была открыта, он толкнул ее и увидел Ванжу. Тот лежал посредине сеней лицом вниз, не подавая признаков жизни, волосы на затылке слиплись в кровавый сгусток.

С этой секунды капитан Худякин действовал почти автоматически. Выхватив пистолет, он ударом плеча высадил дверь в комнату и оказался в хорошо обставленной гостиной. С потолка свисала люстра. Такой люстры Худякин не видел ни в одной частной квартире, но все это мелькнуло где-то на периферии сознания. Главное же, что он мгновенно отметил себе, — в комнате никого не было. За портьерами угадывались еще двое дверей. Худякин не стал выяснять, куда они ведут, потому что его внимание привлекло открытое в сад окно. «Сбежал, гад!» — подумал инспектор о Полякове. Он еще не знал, что Поляков лежит в спальне, в широкой семейной кровати польского производства, мертвый. Преследовать преступника Худякин не кинулся, потому что ни на миг не забывал, что должен прежде всего позаботиться о Ванже: кто знает, чего стоит для лейтенанта каждая потерянная минута. На улице капитан остановил знакомого железнодорожника, приказал никого не пропускать в дом, а сам вскочил на мотоцикл и помчался к телефонной будке.

— Не стоит сурово осуждать участкового, Сергей Антонович, — сказал Панин. — Действовал он решительно и сделал все, что мог.

Журавко снова нахмурился:

— Ты кого защищаешь — Худякина или Ванжу? Оба допустили грубые ошибки, и эти ошибки дорого обошлись… Одно не понимаю: как Ванжа мог так подставиться? Удар ему нанесли сзади, неожиданно. Не следует ли из этого, что он вообще не видел преступника?

Панин поднялся, заходил по комнате, слегка сутулясь, словно шел по следу.

— Видел, Сергей Антонович, видел. У преступника, наверно, не было шансов доказать свою непричастность к убийству Полякова, иначе он не отважился бы замахнуться на жизнь сотрудника милиции. Что-что, а Уголовный кодекс эти люди знают назубок.

— Лейтенант был в штатском, — заметил Журавко.

— Именно это и наводит на некоторые размышления, — подхватил Панин. — Штатская одежда не помешала преступнику догадаться, кто пришел к Полякову. Каким образом? Не думаю, чтобы Ванжа размахивал удостоверением или даже пистолетом — и то и другое осталось нетронутым. Но меня, как и вас, удивляет неосторожность Ванжи. Попробуем логично рассудить. Я, лейтенант Ванжа, пришел, чтобы арестовать Полякова. Вместо Полякова вижу в квартире незнакомого человека. Хозяин не подает голоса. Разве не может меня насторожить этот факт? Безусловно. Тем временем я веду себя настолько беспечно, что позволяю этому человеку приблизиться к себе, больше того, оставляю его за спиной и… получаю удар кастетом. Загадка или нет?

— Пожалуй. Но к чему ты клонишь?

— К тому, Сергей Антонович, что это не был незнакомый человек. Иначе говоря, Ванжа знал этого человека, потому-то и повел себя так неосмотрительно.

Журавко развел руками.

— Ишь куда тебя занесло! — недоверчиво проговорил он. — И ты можешь назвать такого человека?.. То-то же. Нет, Олекса, я не верю, что у Ванжи были общие с Поляковым знакомые.

— У Худякина они же, наверно, были!

— Худякин — участковый инспектор. А теперь послушай меня. Ты, Ванжа, спрашиваешь Полякова, а преступник говорит: Григорий хозяйничает в саду, а я его брат.

— У Полякова есть брат?

— Откуда я знаю? И Ванжа не знал. Пойдем, говорит, к нему, потому что он еще долго будет возиться. Ты поворачиваешься к двери и получаешь удар по голове. Чем моя версия хуже твоей?

— Не хуже, — должен был признать Панин. — А только слишком умным оказывается преступник.

— Конечно, с дураками иметь дело легче. Чем дальше мы это дело распутываем, тем больше оно запутывается. Горлач, Уманская, Локотун, Маковец… Полищук в больнице. Выпал из игры Поляков. Остается Валиев, но мы же знаем, что его нет в городе…

— Был, — возразил Панин. — В то время был. Смерть Полякова Куманько относит приблизительно на восемь утра или даже немного раньше.

— Зато в двенадцать Валиев был далеко за городом.

— Да. Но преступников могло быть двое. После расправы с Поляковым у Валиева хватало времени, чтобы добраться до фабрики, тем временем его сообщник оставался в доме и что-то долго и настойчиво искал, следы этих поисков там на каждом шагу. Искал так долго, что в двенадцать Ванжа еще застал его. Из этого можно сделать вывод, что поиски не увенчались успехом. Что он искал? Узнаем — много что прояснится. Одно можно сказать с уверенностью: к ранению Ванжи Валиев не имеет отношения.

— Выходит, есть еще кто-то, о ком у нас и мысли нет. И этот кто-то… — Журавко стукнул ладонью по столу и отвернулся к окну.

Вошел заместитель начальника райотдела по политчасти Севастьянов.

— С вас писать бы картину «Начальники в печали», — сказал он, окинув Панина и Журавко взглядом ясных глаз, которые, по мысли языкатого Ремеза, наверняка были бы материнскими, если бы не стали отцовскими. — А я добрые вести принес! Ванжу перевели из реанимации в палату. Меня уверили, что теперь все хорошо, но говорить с ним можно будет не скоро.

— Спасибо! — Журавко обеими руками потянулся к заместителю, словно собрался через стол обнять его. — Добрых вестников принято угощать, а у меня, как на грех, даже папиросы нет. Так, может, ты меня угостишь?.. Рад за Ванжу! Значит, выкарабкался усач! А ведь могло быть хуже.

— У Савицкого послезавтра свадьба, — сказал Севастьянов. — Не поскупись на приказ, товарищ начальник!

— Нужен подарок?

— Одно другому не помешает. Приказом по райотделу благодарность за добросовестную службу. За свадебным столом и зачитаем. Пусть девка знает, за кого идет замуж.

— Хорошо, хорошо. Подготовь, я подпишу. Сам и зачитаешь…

Севастьянов ушел. Поднялся и Панин.

— Жаль, — сказал он. — Жаль, что с Ванжой нельзя поговорить сейчас… И от Гафурова ни звука. Боюсь, что ни его, ни Гринько в Самарске нет, иначе уже связались бы с нами.

— Думаешь, Валиев надумал бежать?

Панин пожал плечами.

— К смерти Полякова он, может, и не имеет отношения…

— Но почему же они молчат? В конце концов, телефон нынче в каждом селе. Не среди степи же они?..

Журавко, конечно, не думал, насколько он был близок к истине, вспомнив про степь.

Продолжительное время погоня за автофургоном шла без приключений. Собственно говоря, никакой погони и не было. Валиев ехал не торопясь, на обгоны не шел, наоборот, один за другим его обгоняли владельцы частных «Волг» и «Жигулей», которым всегда невтерпеж.

Гафуров поравнялся с Гринько, обменялся с ним несколькими репликами, после чего мотоцикл далеко отстал. Водитель такси, парень лет двадцати с вислыми усами, которые казались неестественными на его юном лице, не скрывал разочарования. Майор уже знал, что зовут этого юношу Димкой, что Димка Чижик — дружинник и недавно имел дело один на один с гулякой, который приставал на улице к девушке.

— Не страшно было? — поинтересовался Гафуров.

— А я его об этом не спрашивал, — улыбнулся Димка.

Димке очень хотелось подбавить газку, чтобы поглядеть, кто там в фургоне, и он совсем скис, когда Гафуров приказал пристроиться за ним и не высовывать носа. Так они доехали до перекрестка, где от шоссе ответвлялась дорога на Красоновку, и тут их остановил патруль ГАИ.

— Майор Гафуров?.. Приказано передать вам, что путевка выписана в Самарский горпромкомбинат.

«Панин постарался или Павелко? — подумал майор. — Впрочем, какая разница. Главное — ребята сориентировались, что для меня это важно».

— Благодарю, инспектор. Это все?

— Приказано содействовать вам, если в этом есть нужда.

— Пока что нет. Видите мотоциклиста? Передайте ему все, что сказали мне… Давай, Дима, поднажми!

Димка нажал и догнал фургон. Вскоре миновали Тополиное и еще одно небольшое село, название которого на столбе майор не успел прочитать. По обеим сторонам лежала изрезанная буераками степь, на горизонте предвестниками города замаячили мачты высоковольтной линии.

Неожиданно фургон отвернул в правую сторону, вильнул на выбоине и нырнул, как показалось Гафурову, прямо в кукурузу. На самом же деле кукурузный клин прикрывал от глаз кое-как утрамбованный степнячок, почти заросший бурьяном. Гафуров мысленно выругался и, поймав Димкин взгляд, отрицательно покачал головой. Они проскочили съезд на степнячок и остановились в отдалении за частоколом придорожной посадки.

— Сбежит же, товарищ майор, сбежит! — разгоряченно воскликнул Димка. — Нужно бы за ним! Мы же могли его так легко взять!

— Могли, — согласился Гафуров. — Давно могли. Еще дома. Но как раз этого, Дима, и не следует делать. Ни в коем случае.

Подъехал Гринько, встревоженно глянул на шины.

— Прокол?

— Прокол, Гриня, — сказал Гафуров. — В наших с тобой планах прокол. Колею между кукурузой видел? Седьмой километр. Там он. Вдалеке — село.

— Нет там никакого села, — возразил Гринько. — Там давно брошенный хутор Лыськи. Лет пять уже, как хуторяне переселились на центральную колхозную усадьбу в Песчаном. А от хаты остались одни развалины.

— Гм, интересно, очень интересно. — Майор глянул на линялое от жары небо и перевел взгляд на часы, словно хотел сверить их с солнцем. — Давайте помозгуем. Версия номер один: Валиев решил убедиться, нет ли за ним хвоста.

— Мог бы сделать это и на шоссе.

— На шоссе труднее. На шоссе, Гриня, мы бы не поймались на крючок.

— А сейчас?

— Хочется думать, что и сейчас эта беда нас миновала. Версия номер два: брошенный хутор — цель Валиева. Спрашивается: за каким чертом ему нужны эти руины?

— Что-то забрать? — выпалил Димка и покраснел.

— Резонно, — похвалил Гафуров. — Но, может, и наоборот: что-то спрятать.

— Версия номер три, — подхватил Гринько, заговорщически подмигнув таксисту: — Начхать Валиеву на хутор. Пока мы тут, извините, товарищ майор, точим лясы, он обходными путями выбирается на Донецкое шоссе.

— Причина? Заметил преследование?

— Вряд ли.

— В таком случае — абсурд. Мог бы повернуть на Красоновку, а не глотать пыль на бездорожье… Меня волнует другое. Вдруг Валиев как-то пронюхал об аресте Горлача, бросит машину где-то в глуши и даст стрекача пешком. Куда? А на все четыре стороны! Тогда мы останемся в дураках. — Майор потрепал Димку по плечу и засмеялся, хотя было видно, что ему не до смеха. — Все же я склонен думать, что вскоре наш приятель вернется на трассу. А раз так — будем ждать.

По шоссе в обе стороны пролетали машины. Вопросительно взглянув на Гафурова, проехал уже знакомый автоинспектор. Вдалеке над зеленым буераком, размывая контуры прошлогодней скирды соломы, волновалось марево. Пахло степными васильками и еще чем-то неуловимо знакомым. Гафуров решил, что это черемуха, которая вдоволь растет на склонах оврагов. В ее зарослях всегда найдется хоть один кустик, который запоздал своевременно отцвести.

— Раздражают меня эти тучки над мачтами, — сказал Гринько. — Очень они похожи на вареники.

— С вишнями? — спросил Гафуров.

— Почему с вишнями?

— Моя Зинаида обещала на ужин с вишнями. Пригласил бы тебя, да боюсь. Говорят, за один присест полсотни уминаешь. Или врут?

— Конечно, брешут, товарищ майор! Моя норма — сорок девять. Семь порций. Но сейчас я и на одну согласен.

Димка Чижик удивлялся этому разговору. Шутят, а преступник тем временем на свободе. Разве он дурак, чтобы самому лезть в руки милиции?

Так прошло не менее двух часов. Солнце начало склоняться к западу, когда фургон вынырнул из-за кленов. В тот же миг Димкина «Волга» и мотоцикл Гринько двинулись на Самарск. Теперь Гафуров не сдерживал, а подгонял шофера, и вскоре они вырвались далеко вперед, так далеко, что потеряли фургон из поля зрения. Майора это почему-то не беспокоило.

— Застоялась твоя лошадка, Дима. Батожком ее, батожком! — весело говорил он, поблескивая пронзительно-черными глазами. — Мы должны выиграть время, это для нас сейчас важно.

Димка верил, что это важно, хотя и не понимал, почему они перестали следить за фургоном. Недавнее недовольство поведением майора сменилось безоговорочным уважением. Готов был поклясться, что для этого невысокого человека с кавказским носом ничего не стоит предвидеть каждый следующий шаг преступника. Вероятно, он был бы немало поражен, если бы знал, что Гафуров боролся с искушением кинуться на поиски фургона и удержала его не столько уверенность в правильности своих размышлений, сколько надежда.

На окраине Самарска в тени деревьев краснощекие молодухи торговали вишнями. Димка достаточно красноречиво сбросил газ. Однако Гафуров только скользнул взглядом по корзинам с ягодами.

— А вареники с вишнями воистину шедевр украинской кухни! — воскликнул он, похлопав ладонью по животу. — Гринько прав.