Галина Алексеевна Галахова НЕВОЗМОЖНЫЙ КУКУШКИН Веселая повесть с грустными приключениями и фантастикой

НА ЗЕМЛЕ И НА НЕБЕ

Ну и Кукушкин, что за Кукушкин! Нет чтобы после школы домой пойти, взял и застрял в футбольных воротах и времени не заметил, протекло куда-то, врезались только семь пропущенных голов.

— Дохляк проклятый, ты кому подыгрываешь?! — набросился на Кукушкина Пчелинцев и принялся выталкивать его из ворот. — Я тебе с самого начала говорил: не устоишь, разиня!

Тут набежали и другие азартные игроки, и злополучный вратарь, как ни обнимал изо всех сил штангу, всё-таки вылетел из ворот, размазывая по лицу пот и грязь, а может, и слёзы — кто докажет?!

Из ворот его выгнали, но с поля прогнать не смогли, потому что — известное дело — Кукушкин. От него никак не избавишься, лезет и лезет. А вызвать бы сюда пожарную машину, чтобы она из пожарного крана ему врезала, окатила бы всего, чтобы бежал отсюда мокрой курицей…

Пчелинцев вытер шершавым рукавом мокрое лицо, и волна слепящей ярости чуть схлынула с него. Прямо не знаешь, что делать с собой. Злой, говорят про него, и физкультурник сказал: «Злой игрок Пчелинцев. Спортивную злость оставить, а остальную — на свалку!» А как определишь, где спортивная, а где — нет?

— Андрюх, ну, Пчёлка, я опять встану?

— Ладно, вставай, но, Славян, гляди в оба!

— Да я!..

Некоторое время Кукушкин держался и даже пару раз отчаянно залепил в «аут», потом напряжение ушло от него и, поплёвывая, маяча у Пчелинцева перед глазами, он принялся руки в брюки расхаживать по вратарской площадке и смешить Нырненко своими дурацкими шуточками.

Мальчишки из 5-го «а» внезапно очутились перед Кукушкиным, а тот от неожиданности заорал и взвился вверх. Мяч пошёл в другой угол, казалось, медленно-медленно стал уплывать от него, но Славка каким-то чудом спружинил и развернулся в воздухе. Некоторое время они висели рядом — он и мяч, а потом быстро и резко упали общим живым клубком. Все рты разинули от восхищения. Нырненко дольше всех не мог прийти в себя.

— Ну, Славян, классно ты взял! — кричал он, подпрыгивая и показывая, как Славка взял мяч. Получалось смешно, и все смеялись, а сверху шлёпал их по головам и спинам град, замёрзшая вода — такая прозрачная рисовая крупка, но этого они не замечали.

Крепко прижимая мяч, как будто не желая расставаться с ним, Кукушкин выбежал из ворот и ударил. Мяч высокой «свечкой» взмыл в небо прямо над его головой.

— Вот так фитиль! — выдохнул подбежавший Нырненко и стал локтями защищать мяч от чужих игроков. Уж как ему хотелось, чтобы Славян хоть чуть-чуть отыгрался!

— Юрик, ты человек! — благодарно засипел Кукушкин и задрал голову, чтобы лучше подстроиться под мяч, даже глаза выкатил.

Но что это? Прямо над его головой висело в синем растворе вечера огромное серебряное блюдце, чуть раскачиваясь и мигая издалека.

Мяч упруго ударился где-то рядом, подпрыгнул, потом отлетел в сторону, и вот его уже подхватили чьи-то быстрые ноги и помчали, а Славка всё стоял, заворожённо уставившись в небо. По тёмно-синим его краям кристалликами поваренной соли смотрели вниз звёзды — точь-в-точь его вчерашний опыт, когда синькой он подкрасил пересоленную воду, и оттуда стали выпадать кристаллы, слабо отражая пламя свечки (он работал при свечах, как настоящий алхимик).

Незаметно наступил вечер. Кажется, только что они мучились в классе, в лихорадке ждали последнего звонка, чтобы первыми примчаться на стадион, и вот уже выпали звёзды, и давно пора идти за Марьяной, а непонятное это блюдце вдруг повисло над головой… Откуда оно? Кто в нём?

Как по команде, блюдце резко дёрнулось и медленно проплыло, и просияло, и скрылось за высокими домами, огромное и серебристое, похожее на гигантскую черепаху, облитую серебром. Кажется, оно даже перебирало светлыми лапками, чтобы быстрей двигаться.

— Ребя!.. — выдохнул Кукушкин, взмахнув руками. — Смотри! — И забегал по полю, и закрутился, как будто его кто-то крутил.

Мало ли что придумает Кукушкин, сколько раз он всем голову морочил, ну и Славян!

— Смотрите, смотрите туда! — орал ошалело Кукушкин и рукой ввинчивался вверх, всё хотел подпрыгнуть и дотянуться до чего-то.

Все стали запрокидывать головы и наперебой спрашивали друг друга, кто что видит.

— Летающее блюдце! — орал Славян.

Всем сразу захотелось тоже увидеть летающее блюдце, что они, хуже Кукушкина?! Но никто ничего не увидел.

— За баламуту! — крикнул Пчелинцев, первым пришедший в себя, и схватил Славяна за шею — такую тонкую ниточку жизни, где бился Славяна отчаянный звон: «Сам видел, честное слово!»

— Врёт он! Врёт, как всегда! — закричали мальчишки враждебных команд, сплотившихся против одного известного им вруна.

— Да честное слово, видел! Оно по небу ползло, наглющее такое, как черепаха, и лапками двигало. За шестнадцатиэтажку заползло, Юрик, честное слово. Ну когда я врал?

Кукушкин врал на каждом шагу, но сейчас ему припомнить этого никто не смог, все думали про летающее блюдце.

Футбол тут же и кончился, пошли разговоры о космосе. А потом заговорили о шаровых молниях, как такая молния жила у одного парня в консервной банке и он её приручил. Она ходила с ним на каток в этой своей консервной банке, и он никогда не замерзал, и даже один раз, когда сгорел прожектор на катке, он её упросил поработать немного прожектором, так было светло, прямо ужас…

— А Славян, по-моему, сейчас не врёт, — сказал Нырненко. — Ему, наверное, показалось это блюдце. Бывает ведь, когда человеку кажется…

— Потому что дурик, — закончил Андрюшка. — Им всегда, дурикам, чего-то кажется, чего нету. Мне так ничего не кажется!

Пчелинцев подошёл к воротам и сдёрнул с верхней штанги свою серебристую японскую куртку, лёгкую и тёплую одновременно. Мальчишки последовали за ним, напяливая куртки, схваченные морозом.

— А к вечеру он всё ж таки жмёт!

— Снегу бы!

— Выпадет, не волнуйся.

— А Славян всё-таки хорошо нас разыграл…

— Это он умеет… Алхимик несчастный!

— Да отстаньте вы от Славяна, — опять заступился за Кукушкина Нырненко. — Ну, ошибся человек! Принял луну за летающее блюдце.

— Луна ещё не взошла, к твоему сведенью.

— Ну, не луна, так фонарь.

При упоминании о фонаре все как-то невольно почувствовали, что уже поздно, что они совсем загулялись и это им даром не пройдёт.

Послышались шумные вздохи, голоса сразу изменились, мальчишки начали расходиться кто куда. Славян, Андрюшка и Нырненко, по обычаю, пошли вместе.

Славка уныло молчал, в голове, испуганно подрагивая, как бы крутилась чёрная блестящая пластинка: «Неужели и правда почудилось? Никому не почудилось… Одному мне. Что же это такое? Выходит, я не как все… Никому не чудится… Почему?»

На мгновение Кукушкину стало страшно, потому что ему стало жалко себя, что уже одиннадцать лет прошло, а он даже в футбол играть не умеет. И вообще, никто его не уважает, вруном обзываются, а сегодня вдобавок наподдали за пропущенные голы.

Где-то в уголках глаз щекотнулись слёзы, но Славка сделал затяжной зевок и несколько раз шмыгнул носом.

— Ага, — сказал на это Андрюшка, — опять шмыгаешь. Химичил вчера?

— Было, — повеселел Славка. — Кристаллы поваренной соли выводил из раствора.

— Вот и занимайся своими кристаллами! Зачем в футбол лезешь? Я же в твою химию не суюсь!

Нырненко сразу вмешался:

— Не приставай к Славяну! Дома ему химичить не дают, здесь ты на него бросаешься, а он у нас рабочий человек — ему ещё за Марьяной в садик идти!

— И вправду, за Марьяной идти! — воскликнул Славка. — Опять забыл, вот балда!

— Самый настоящий, — поддержал его Андрюшка, — и не надоело тебе, балда, быть нянькой?

У Славяна глаза сузились в две щёлочки.

— А тебе завидно?

— Помираю от зависти!

— И не надоело вам рычать друг на друга? — мирно спросил Нырненко.

Славка хотел ответить Андрюшке так, чтобы тот лопнул от злости, но передумал.

С Андрюшкой поссориться легко, зато мириться трудно. Андрюшка нипочём не подойдёт, всегда приходится начинать мириться ему. И Нырненко уже не в счёт. Андрюшку ему не уговорить.

Странная всё-таки у них дружба: ни разу не было такого, чтобы Андрюшка с Нырненкой поссорились или он поссорился с Юркой, всегда он ссорится с Андрюшкой. И всегда Андрюшка во всём виноват. У него ужасный характер, хочет верх над ним взять. Хочет — и берёт.

Андрюшке хорошо живётся. Он один у своей мамочки. И отец у него капитан дальнего плавания, редко дома бывает. Что хочет, то Андрюшка и делает. А мать с него только пылинки сдувает. Везёт Андрюшке! Зато у него, Славки, никакого тебе детства и свободы. Даже химический шкаф обмотали цепью и замок привесили. Ещё и смеются, знакомым показывают: «От нашего оболтуса. Такой прохиндей растёт! Недавно чуть весь дом не спалил».

Это было в прошлом году, он тогда проводил опыты с селитрой. Но взрыв получился совсем слабый, никто не пострадал, кроме него. Да и он отделался лёгким ожогом на руке, правда, ещё половина волос сгорела — пришлось постричься наголо. А зато он получил благодарность от Светланы Леонидовны. Раньше она всё время в дневник писала: «Подстригите, пожалуйста, вашего сына!» Теперь написала: «Благодарю, что наконец-то подстригли сына». В каждом плохом событии всё-таки есть и нечто хорошее.

Об этом подумал Славян и вздохнул.

— Ты чего? — спросил толстый и чуткий Нырненко, уловивший перемену в его настроении.

— Да так.

И подумал он ещё о том, что если бы ему быть таким же свободным, как Андрюшка, и таким же умным, как Андрюшка, и таким же сильным, как Андрюшка, и в себе уверенным, как Андрюшка, тогда бы… Тогда бы нипочём ему не привиделось бы летающее блюдце. А так не только летающее блюдце увидишь, а ещё чёрта с рогами или бабу-ягу во всё небо.

— Ну я за Марьяшей! — сказал Славка и в глаза посмотрел Пчелинцеву. — А знаешь, я рад, что у меня есть сестра. И что я сейчас помчусь за ней, тоже рад. Она меня ждёт. И, наверное, плачет, потому что я, как дурак, про неё забыл. А всё из-за вас. А уж она-то в тысячу раз лучше тебя и даже Юрки!

Так сказал Славка и рванул по улице что есть духу, оставив позади друзей, полных недоумения.

— Что это с ним сегодня? — удивился Нырненко. — Зачем-то и меня сюда приплёл.

— Тебя больше некуда приплетать, — только сюда, — сказал на это Андрюшка и отвернулся.

— Чего ты такой злой, Пчёлка? Не понимаю тебя.

— И понимать нечего. Всё равно не поймёшь, — ответил Андрюшка, а сам подумал: «Как я устал от себя. Почему я один? Почему у меня нет ни брата, ни сестры?.. Может быть, тогда бы я стал хоть чуть-чуть другим, пересилил бы себя…»

— Поговори у меня! — набычился Нырненко. — Я тебе поговорю так со старшими!

Нырненко был старше Пчелинцева на неделю и очень этим гордился.

— Ладно, старикашка! — засмеялся Андрюшка. — А что у меня есть?!

Он полез в карман и достал письмо. Оно было написано по всем правилам почтового искусства и адресовано Андрею Александровичу Пчелинцеву. Обратный адресат значился под именем: Ольге Николаевне Перепёлкиной.

— Перепёлкина? Тебе? Написала? — ахнул Нырненко.

— Знай наших! Славян бы за это письмо жизни не пожалел бы, честное слово!