"Георгий Гуревич. Мы - из Солнечной системы" - читать интересную книгу автора

ожиревший, как тяжелоатлет, распростившийся со спортом, он считает, что
будущее человечества - в глубинах; бледное, прозрачное до синевы, с
большими, как бы удивленными глазами лицо Ааста Ллуна, рожденного в
космосе, - автора проекта покорения космоса; и маленькое, широкоскулое, с
тяжелыми монгольскими веками. Ота, японец, сторонник застройки океанов.

Ота родился в Японии, но в третьем веке всемирной дружбы и был
гражданином планеты Земля, равноправным наследником человечества. И,
кончив школу, он мог выбрать работу в любой точке планеты - на полюсе, на
экваторе, на воде и под водой.
Ота жил в домике с раздвижными стенами сёдзи. Прилетая с работы,
оставлял обувь у порога, чтобы не пачкать подошвами циновок. Ведь на
циновках этих и спали, вытащив тюфяк из стенного шкафа, и сидели, опираясь
на собственные пятки. Ота завтракал в восемь утра, как и все школьники на
свете, но ел не ложкой и не из тарелки - острыми палочками хаси проворно
кидал в рот рис, посыпанный сушеной рыбой.
Всех школьников обучали по единой программе и воспитывали едиными
методами. Но возможно, характер вместе с педагогами лепит и природа. Ким и
его товарищи росли на великой равнине, в просторных степях у широченной
Волги. Иди и лети в любую сторону: все дороги открыты! Ота вырос на узком
берегу, на заселенной ленте между Великим океаном и величественными
горами. Позади - голые скалы, впереди - голые волны.
Лететь в горы высоко, в океан - небезопасно. Нет, не все дороги были
открыты для Ота, не все зависело от него одного.
Он вырос в доме с раздвижными стенами. Таковы были вкус, традиция,
обычай, продиктованные предками и необходимостью. Слишком мало земли было
у предков, чтобы строить отдельно зимнюю комнату, отдельно летнюю террасу.
Одно было помещение; в жару отодвигали стенку, превращали городской дом в
дачу.
Ота любил цветы. Изучил национальное искусство составлять букеты из
трех цветков - строгие, скупо - выразительные. Ведь лугов-то не было в
Японии, негде было набирать охапки колокольчиков и ромашек!
Ота любил зелень: деревья, кусты, траву. У его родителей был садик -
вишневое дерево, розовый куст, пруд с золотыми рыбками, на нем островок с
беседкой. Сад шесть метров на шесть, пруд - четыре квадратных метра, в
беседке умещался один человек. Но и такой сад, в тридцать шесть квадратных
метров, считался роскошью. Земля требовалась для полей, для дорог, для
жилья.
И если, промокнув под ливнем на прогулке, Ота возвращался домой
мокрый, как лягушонок, мать вешала его одежду сушить на шесте. На шесте, а
не на веревке. Таков был обычай, некогда продиктованный теснотой.
Не везде хватало места протянуть веревку.
Ота стал гражданином планеты и знал, что все дороги открыты. Но в
Японии он не ощущал простора. Тут океан, тут горы, рядом соседи, со всеми
надо считаться, вежливо тесниться.
Он был очень вежлив, иногда утомительно вежлив - так его учили, так
воспитывали. Быть может, и церемонная вежливость у предков возникла от
тесноты, от горькой необходимости уживаться с неприятными соседями, от
которых никуда не уйдешь, не спрячешься. Ота был настойчив, но не упрям;
ум его был не столь дерзок, сколь гибок. Он не мечтал о неслыханном,