"Георгий Гуревич. Мы - из Солнечной системы" - читать интересную книгу автора

узорные, одинарные и тройные, на узенькие зеленые сабельки, на шерсть
земли, на ту зеленую щетину, которую дети изображают такой лохматой,
чиркая карандашом как попало.
Будут ли травы там? И зеленые ли?
Парковыми аллеями спустился он к Кремлю - к Всемирному Музею
Революций. Башни, сложенные из обожженных глиняных брикетов, казались
внушительными, если смотреть на них от подножия, не с пассажирской высоты,
превращающей все сооружения человека в игрушки. Башни навевали мысли о
старине: они видели казни стрельцов и праздники первых космонавтов. Ким
припомнил, что в первом веке коммунистического летосчисления два раза в
год здесь грохотали военные машины. А в самые первые дни первого года
пушки стреляли в эти башни. Стоявших у пушек Ким представил себе суровыми,
полными решимости, злыми на прошлое. А тех, кто прятался за стеной,
представить не мог. Как это можно - отстреливаться от справедливости?
На пути к братству народов стояла стена. Космические парсеки - тоже
стена на пути к межзвездному братству. Что-то есть в этом символическое:
перед идущими вперед обязательно стена.
О стенах придется рассказывать. Там.
Небесная синева выцвела, на бледно - сиреневое небо ползли с запада
сизые тучи. В домах зажигались огни.
Окна как бы прозревали, открывали веки, во все глаза глядели на Кима.
Рой вингеров редел, клеверные листки распались, растворились правильные
дуги и спирали. Солидные люди, повесив крылья в стенной шкаф, пили чай с
гленом на балконе, слушали радио - вести о завтрашнем старте в космос.
Только неуемная молодежь носилась в опустевшем небе, водила хороводы,
играла в салки, разбивалась на пары и собиралась в кучки точь-в-точь
толкунцы над сонным прудом. А вот одна пара, отделившись, стремглав
несется вниз, прямо к башне, в тени которой стоит задумавшись Ким. Авария?
Да нет, молодечество. Затормозили, спружинили, улыбаются. Не Киму - друг
другу. Кима не замечают, хотя он в двух шагах. Собой заняты. Он и она. У
него синие крылья, у нее в полоску. Высвободили руки, закинули крыло на
крыло, превратили их в плащи, синий и полосатый. Он стряхнул свой шлем,
протянул ладони, снял ее прозрачный наголовник. Девушка подняла лицо - Ким
увидел глаза.
Бездонно-темные, бархатно-мягкие, влажно-блестящие...
Счастливые!
Ким, отбывающий, затаив дыхание, смотрел в это сияние, не для него
зажженное. Запоминал. Потом кашлянул осторожно. Девушка вздрогнула,
заметив третьего лишнего. Глаза ее стали раздраженно-выжидательными. Ким
ушел смутившись. Хотел сказать: "Простите, девушка. Я только хотел унести
ваш взгляд".
Завтра, через сто четырнадцать лет, те незнакомые спросят его
нетерпеливо:
- Ну и что у вас в Солнечной системе?
Он покажет им снимки (если у них есть глаза), объяснит словами,
жестами; знаками (есть же у них какие-нибудь сигналы!). А если вселенцы
уже изобрели пси-трансляторы, читающие мысли, конечно, они попросят:
- Разрешите посмотреть ваш мозг?
Увидят впечатления последнего дня: травы, стены, глаза... и всех
предыдущих дней Кима, всей его жизни, с первых лет.