"Георгий Гуревич. Записанное не пропадает" - читать интересную книгу автора

Значит, двадцать миллионов часов на одного человека? - переспросил Ксан. - И
потом попросите прибавки?
- Эти усилия окупятся. Будет проведено полное ратомическое обследование
организма. Мы восстановим Гхора и научимся восстанавливать любого...
- Вот это важно - любого. Обязательно любого! Но тогда уже не надо будет
тратить двадцать миллионов часов на каждого, не правда ли?
- Нет, конечно. Важно найти метод. В дальнейшем будет в тысячу раз легче.
- "В тысячу раз" - литературное выражение или арифметическое?
- Примерно в тысячу раз.
- Хорошо, двадцать тысяч часов на оживление человека. Это ведь немало.
Они, молодежь, не знают, в юности не считают времени, но мы-то с вами
понимаем, Зарек, что означает двадцать тысяч. При нашем четырехчасовом рабочем
дне человек успевает проработать тридцать - сорок тысяч часов за всю жизнь.
Стало быть, если я правильно считаю, придется вернуться в двадцатый век, к
семичасовой работе, чтобы обеспечить всем продление жизни. Это удвоение
человеческого труда. Все ли согласятся на длинный рабочий день?
- Я уверен, что все,- вмешался Ким, краснея под взглядом Ксана.
- А я не уверен, юноша. Пожилые-то согласятся, к которым костлявая стучит
в окошко. А молодежь не может, не обязана думать о смерти, всю жизнь трудиться
с напряжением, чтобы отодвинуть смерть.
- Молодежь у нас небездумная. И не боится тяжкого труда,- вставила Лада.-
Даже ищет трудностей, даже идет на жертвы, радуется, если может пожертвовать
собой. Так было всегда, еще в героическом двадцатом...
Ксан пытливо посмотрел на нее, на Кима, на Севу.
- Хорошо, три представителя молодежи готовы идти на жертвы. Спросим теперь
старшее поколение. Зарек, как вы считаете, старики пожертвуют собой для
молодежи?
- Всегда так было, Ксан. Во все века отцы отдавали себя детям.
- Да, так было. Отцы выкармливали детей, а потом умирали, освобождая для
них дом и хлебное поле. Учителя обучали учеников, а потом умирали, освобождая
для них место на кафедре и в лаборатории. Это было горько... а может, и
полезно. Не будем переоценивать себя. Мы знаем много нужного, а еще больше
лишнего. У нас багаж, опыт и знания, но с багажом трудно идти по непроторенной
дорожке. Мы опытны, но консервативны, неповоротливы.
У нас вкусы и интересы прошлого века. Что будет, если мы станем
большинством на Земле, да еще авторитетным, уважаемым большинством? Ведь мы
начнем подавлять новое, задерживать прогресс. Может быть, наша жажда
долголетия - вредный эгоизм? Может быть, так надо ответить этим трем героям:
"Молодые люди, мы ценим ваше благородство, но и мы благородны - вашу жертву
отвергаем. Проводите нас с честью, положите цветы на могилку и позабудьте,
живите своим умом. Пусть история идет своим чередом". Так, что ли, Зарек?
Профессор растерянно кивнул, не находя убедительных возражений. Он не
решался встать на позицию, объявленную Ксаном неблагородной. Но тут вперед
выскочила Лада.
- Вы черствый! - крикнула она.- Вы черствый, черствый, старый сухарь, и
зря называют вас добрым и умным. Считаете часы, меряете квадратные метры,
радуетесь свободному пространству. А нам не тесно с любимыми, нам без них не
просторно, а пусто. Мы им жизнь отдадим, а не два часа в день. У нас сердце
разрывается, а вы тут часы считаете. Черствый, черствый, сухарь бессердечный!
Она подавилась рыданиями. Сева кинулся к хозяину с извинениями: