"Чингиз Гусейнов. Семейные тайны " - читать интересную книгу автора

лучистых зубов и отчетливо темные (зеленые?) полосы вокруг глаз, и на
ресницах черные сгустки туши.
И вдруг звонок в дверь.
- Ты лежи тихо,- шепнула. "Он!" - заколотилось в груди. "Ну, я тебе!.."
Подошла к двери.
- ты? - ВЕДЬ ЗНАЛА, ЧТО ОН! - Забудь сюда дорогу! (Его голоса Расул не
слышал, но весь внимание и азарт даже: схватка соперников??) Оставь меня в
покое! _ А потом шепот, он не слышал, о чем говорили. И о презрении тоже.-
Да, я сменила замок, и у меня новый мужчина!
И вернулась.
- Ты дрожишь, что с тобой?
- Не обращай внимания, сейчас пройдет. Я потом тебе все-все расскажу.-
И легла, нырнула под одеяло, холодная, крупная, а под платьем собрана,
спрятана, и дрожит, этот холод, коснувшись... И вся она, как эти ее
невесомые длинные ноги, не удариться б об потолок (вспугнув ангелов).
- Ойй... Цепочку не откуси.- В кожу вдавилась тонкая золотая цепочка, и
губы коснулись ее, ощутив прохладу. Что с ним? Казалось, никогда не
испытывал такого ликования.
Успокоилась. НАДО БЫЛО ВПУСТИТЬ. И снова тревога: как же У НАС будет
завтра?
В ушах Расула голос жены: "Да, это инфаркт". Не успела Лейла прийти,
как сразу к телефону, чтобы кому-то сообщить новость. "Позор! В постели
любовницы!" (И Расул слышит: Лейла говорит для него.)
И он ради этой вот встречи, утех любовных, тайно, будто подпольщик
какой, приехал в город, где родился и где не захотел жить?
И уже слышит упреки. Даже тех, кто ему чем-то обязан или обязан всем,
что имеет, и крепко сидит в своем кресле, словно шах,- упреки в измене, а
кое-кто уточняет, что чуть ли не нации он изменил, народу своему!..
"А мы-то надеялись, что придет твой черед, и ты еще покажешь всем, на
что способен, и мы воспрянем с тобой! А ты исподтишка, с низменными
умыслами! Лишь гримасы твои видим, желчные слова твои слышим! И то тебе не
нравится, и это!.."
А может, никаких упреков, если узнают? Расул - такой, как сейчас, им
был бы понятен, и даже зависть,- пока можешь-де, бери, чтоб потом было что
вспомнить и не жалеть.
Но жизнелюбивая зависть к удачливому тех, для кого все земное меркнет
перед страстью - и долг, и чиновное тщеславие, и признание, требующее жертв
(?), ибо она, эта страсть, и есть конечная цель, или, как говорит его свояк
Хансултанов (может, Аскер Никбин? неужто и Махмуд?? - много у него
свояков...), волшебная пристань, куда в нетерпении стремительно причаливает
твой челн (при соблюдении, разумеется, строжайшей тайны и этики, чтоб не
дразнить ни низы, ни верхи), заглушается упреками, и они больно бьют Расула,
ибо мечты земляков, еще недавно реальные, что именно он вытащит их из
безвестности, способны, не питаемые надеждой, исчезнуть, уступая место
недовольству и ропоту.
И самый ощутимый удар - что стал чужим, оторвался от родной почвы,
предал отчий край: не понят там, где застрял, исторгнут теми, кто с чего-то
озлоблен, и вспыхивают временами надежды, что Расул рано или поздно ЯВИТСЯ.
"А говоришь еще на нашем? - спросил его как-то земляк, прибыв в его
чужбину.- Да? Быть не может!.. А то,- предложил всерьез,- могу тебе учителя