"Наталья Гвелесиани. Уходящие тихо" - читать интересную книгу автора

наивно. У меня же крутится в голове потрепанная мыслишка: "Услышала про
сигареты или нет? Только бы не устроила шмон в сумке, не вынудила орать
на нее
в праздник".
Вроде бы ничего. Тихо пока. Идем друг за дружкой. Я думаю про то, как
опрятно
вымазан Волик машинным маслом. Наверное, трубочисты тоже по-своему
красивы. И
шахтеры. Между прочим, чертеняка этот тоже противным не был, я уж в
этом толк
знаю, мне грязь любая отвратительна. Например, когда Вера Николаевна
наливается краской, вспоминаются молочные поросята на базарных
прилавках.
Противно становится. И отчего ведь такая ассоциация прет-едет, понять
не могу.
Не то я что-то говорю. Цепляясь друг за дружку, мысли словно завлекают
меня на
полянку в замшелом лесу и там, оторвавшись, бросают. Я дышу ароматом
цветов и
трав той полянки сколько могу, а после начинаю замерзать и пугаться.
- Такими большими шагами не ходят, - вплетается в меня как плющ
скорбный
материн голос. Плющ этот и извлекает потихоньку душу с той полянки на
волю,
будь она неладна. - И руками не размахивают, ведь ты не мальчик.
- Но вы-то с отцом ожидали мальчика, - все-таки огрызаюсь я. Знаю ведь
эту
манеру наводить критику после того, как со мной любезно переговорило
лицо
мужского пола, даже если оно - пацаненок сопливый.
- Привычка ходить в брюках лишила тебя женственности. Папа купил на
день
рождения в супермаркете модную юбку, а ты ее даже в церковь ни разу не
одела.
Нашла перед кем норов показывать. Да отец с тобой за руку полстраны
объездил,
пирожные с мороженым в рот клал.
- Все, что он мне в рот клал, через час с кровью из носа вытаскивал.
Замолчала. Обиделась за обоих. Они всегда, чуть что, обижаются за
двоих... Не
буду дальше думать. Хватит уже на сегодня.
Пыхтела она что-то себе под нос, пока я не привела ее домой, не помогла
расшнуровать ботинки и не измерила давление. Там и отлипли.
Как ни странно, отцу она в тот вечер не пожаловалась. При мне, во
всяком
случае. А о чем они меж собой на кухне шепчутся, не мое дело, хотя
прекрасно
знаю, что обо мне. Об кого здесь еще языки чесать? Жизнь такая -
разлезшаяся
да по углам забившаяся. У матери остались из тех, кого отец за историю